Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

– Ахилл – красивый мужчина, – заметил как-то Мардиан, которому отныне никто не препятствовал приходить в покои царицы, когда ему только вздумается.

Клеопатра фыркнула.

– Вот еще! У тебя дурной вкус, друг мой. Он похож на петуха, который… пындится перед курами.

– Что делает? – брови старого друга поползли вверх.

– Ну, знаешь, они так надуваются и важничают… И при этом глазом косят: заметил ли кто-то их красоту? Так и Ахилл.

Молодой евнух хмыкнул:

– Ну, у тебя и сравнения! А вместе с тем Ахилл покорил уже всех служанок во дворце.

– Как, и мою Ати? – притворно ужаснулась Клеопатра: Ати уже давно перевалило за пятьдесят, и вряд ли бы Ахилл взялся очаровывать старушку.

Они посмеялись.

– Всех молодых служанок, я имею в виду.

– Ну, для них счастье – обратить на себя внимание царского приближенного. Я думаю, они были бы рады и вниманию со стороны Пофиния. Особенно если он платил бы деньги.

– Ты несправедлива. Он на самом деле хорош собой.

– Я несправедлива. Для чего ты затеял этот разговор?

– Цари должны быть справедливыми.

– Я не царь, а царица.

– Какая разница?

– Такая, что я в первую очередь женщина. Конечно, моя… мое не слишком хорошее отношение к Ахиллу не мешает мне видеть то, что как командующий он на своем месте. Но все же мое личное восприятие находится для меня на первом месте. Для чего ты затеял этот разговор?

– Я видел, какими глазами на тебя смотрит Ахилл-египтянин. Это может плохо окончиться.

– Ты думаешь, что он изнасилует меня? Не бойся. Я достаточно сильна. И потом, у меня всегда с собой кинжал. Небольшой. Убить я его не убью, конечно, но вот ткнуть в чувствительное место могу.

– Я как раз боюсь, что он тебе понравится.

Клеопатра пожала плечами, но не ответила. Она попросту не поняла, что хотел сказать старый друг.

– Если он тебе понравится, и… – Мардиан замялся.

– И я ему уступлю – ты это хотел сказать?

– То тебя накажут за супружескую неверность. В лучшем случае ты потеряешь только трон. В худшем – жизнь.

– Нет такого закона, по которому неверную царицу можно было бы казнить. Все аристократы вокруг только и делают, что изменяют своим мужьям и женам, и просто разводятся.

– Аристократы. А ты – царица. И если Птолемей задумает избавиться от тебя, его дружки наверняка найдут какой-нибудь древний закон, согласно которому тебя можно будет лишить жизни. Или придумают новый и выдадут его за старый. А даже если и нет – неужели ты согласна потерять власть?

Клеопатра задумалась. Что, если бы ей сейчас какой-то молодой красавец – такой, чтобы сердце начинало биться сильнее от одного его взгляда, – предложил сбежать с ним и стать его женой? Не фиктивной, каковой она является сейчас, а настоящей. Жить где-нибудь в отдаленной провинции, подальше от всей этой суеты, интриг, постоянной угрозы жизни. Рожать детей…

Нет, дети, конечно, – это хорошо. Но отказаться от книг? От дворцовой библиотеки? От Общественной библиотеки? От бесед с учеными мужьями? Если она станет обычной «добропорядочной женой», со всем этим придется распроститься.

И не только с этим. Не стоит лгать себе, Клеопатра: ты ни за что не откажешься от престола. Хотя бы потому, что видишь: из тебя получился бы куда лучший правитель, чем из сопливого мальчишки, твоего супруга, во всем покорного своей жадной своре.

– Я буду осторожна, – пообещала она скорее самой себе.

– Аполлодор…

– Аполлодор – мой друг, – резко бросила она. – В нем я не сомневаюсь так же, как не сомневаюсь в тебе.

Аполлодором звали сицилийца, который в последние годы являлся приближенным отца. Он давал умные советы, и вообще с ним было приятно беседовать.

– Ты знаешь его гораздо меньше, чем меня. Он тоже… проявляет к тебе излишнее внимание.

– Он – умный человек, – бросила Клеопатра. – Не с братом же моим ему общаться! Не беспокойся, я уже пообещала тебе, что буду осторожной. Кстати, об Аполлодоре. Я хочу доверить ему одно важное поручение. И хочу, чтобы вы занялись этим вдвоем.

Мардиан поклонился:

– Все, что будет угодно моей царице.

– Не люблю, когда ты такой. Ты прекрасно знаешь, что являешься моим самым лучшим другом, самым доверенным лицом. Но я – царица. Я считаю нужным общаться и с другими людьми, заводить сторонников. Мне нужно будет на кого-то опереться, когда начнется гражданская война. А она начнется. Дело считаных месяцев. Так вот. Ученые говорят, в этом году снова не стоит ждать разлива Нила. А значит, нам снова понадобится закупать продовольствие. В тот раз мне удалось… вытащить из казны столько денег, чтобы хватило. В этот раз, я думаю, хватит тоже – вся эта свора жадна, но и труслива, они пока тянут… достаточно умеренно. Но я хочу, чтобы ты продал вот это, – она достала из шкатулки, которую специально достала заранее, два массивных золотых браслета, выполненных в виде змей. Змеи имели рубиновые языки и глаза, а сами были усеяны изумрудами. – Там, в шкатулке, еще серьги. Ты продашь это сам. Тайно, но так, чтобы тебя узнали. Понял?

Мардиан медленно кивнул.

– Ты хочешь закупить продовольствие на эти деньги.

– И на эти тоже. Этих, конечно, не хватит, но, как я говорила, в казне еще кое-что имеется. И я хочу, чтобы жители Египта знали, на чьи деньги приобретен хлеб, который они едят.

– Но…

– Это – не наследственные драгоценности Птолемеев. Это – мое, личное. Когда-то давно мой отец подарил это моей матери – когда узнал, что она ждет ребенка. Меня. Мать умерла, он забрал драгоценности себе. – Она усмехнулась. – И чудом не растранжирил их, когда жил в Риме. Думаю, на самом деле они были спрятаны здесь, во дворце, в каком-нибудь тайнике. Думаю, скорее всего он вспомнил о нем, когда был уже болен, иначе это все сейчас носила бы жена или любовница Рабирия. А так – они достались мне.

– Может быть, не следовало бы… Все-таки это память о твоей матери…

– Я не сентиментальна, Мардиан. Ты ведь достаточно хорошо знаешь меня. Матери я не помню совсем, и эти цацки не помогут мне вспомнить человека, которого я никогда и не видела. Зато они помогут моему народу не умереть с голоду.

«А мне – удержаться на троне». Но этой фразы она уже Мардиану не сказала.

– Хватит. Не наливай ему больше! – прошипел Пофиний.

Ахилл, тридцатилетний красавец, любимец женщин, только пожал плечами. Почему нет, если мальчишке нравится?

Двенадцатилетний мальчик и в самом деле пьянел слишком быстро, но – какая разница-то? Ну, напился, сразу уснул – кому от этого плохо?