Обязан выжить - Николай Дмитриев

— Ну, зря, не зря… — Иртеньев в упор посмот рел на Фрола и жестко сказал: — Ты, я думаю, мужик битый, к тому же, как я понимаю, и порох нюхал.

— Да уж, — покачал головой Фрол. — Нанюхался! Как начал в 14-м, так десять лет без передыху…

Поняв, что проговорился, Фрол оборвал себя на полуслове, однако Иртеньев сделал вид, что ничего не заметил. Какую-то секунду Вика еще колебался, но, внезапно ощутив неизвестно откуда возникшую злость, высказался напрямую:

— Вот что, Фрол, я тебе в глаза скажу. Вы, мужики, нас не поддержали, решили, что, мол, сами с усами, вот теперь и хлебайте. А мое дело так и так труба.

Не ответив, Фрол только укоризненно посмотрел на Иртеньева и, видимо, машинально потянул вверх скобу затвора. С легким щелчком затыльник винчестера отошел в сторону и послушно выбросил на траву маслянистый патрон.

Какое-то время Фрол все так же сидел неподвижно, потом, словно очнувшись, подобрал патрон, вытер его о штанину и аккуратно вложил назад в окошечко магазина. Похоже, возня с винчестером позволила мужику сосредоточиться, и он снова заговорил:

— Ты, Егорыч, видать, не так меня понял. Не о нас речь. Ежели что, мы и в тайгу подадимся. А там золотишко, пушнина, не пропадем. Меня и робят другое беспокоит, ведь что с державой при таких хозяевах будет?

Никак не ожидавший такого поворота Иртеньев сразу не нашелся, что и ответить, и лишь после некоторого раздумья, оценив собеседника по достоинству, сказал:

— Что будет, спрашиваешь… Опять, брат, война будет.

— Вот и я так думаю.

Вика быстро взглянул на так озадачившего его мужика и вдруг понял, что они говорят о разных вой нах, в то время как Фрол, занятый своими мыслями, почему-то горестно вздохнул и, внезапно поменяв тему, сказал:

— Ты бы, Егорыч, дома малость поостерегся…

— При чем здесь дом?

Иртеньев недоуменно воззрился на Фрола.

— А при том, — вздохнул Фрол. — Савоська наш по всей деревне растрезвонил, будто, пока мы на росчистях были, в твою землянку начальник наведывался. Тот, что селил вас тут…

— К Поле? — изумленно переспросил Иртеньев, и сердце у него отчего-то тревожно екнуло.

* * *

В землянке уютно пахло свежей сыростью и кухней. Поля, только что закончившая мыть пол, развела огонь и хлопотала возле плиты. Охота вышла удачной, Фрол выделил напарнику приличную долю, и теперь женщина жарила аппетитные кусочки, чтобы потом, залив их жиром, попробовать заготовить мясо впрок.

Сам же Иртеньев, упершись локтем в подушку, полулежал на постели и думал. Слова о начальнике, наведывающемся в землянку, заставили Иртеньева посмотреть на сожительницу совсем другими глазами. Если в болтовне Савоськи была хоть капля правды, то не приходилось сомневаться, что Поля — агент ГПУ.

Впрочем, как раз это Иртеньев воспринимал нормально и винить Полю не собирался. Мало ли как у нее складывались обстоятельства, и (это Вика хорошо знал), чтобы уцелеть там, на Тамбовщине, очень даже возможно, что женщине просто не оставалось другого выхода…

А вот вопрос, для чего здесь, в глухой деревушке, где ссыльных-то всего двое, оставлен специальный агент, очень волновал Иртеньева. По всему выходило, что власть вроде как опасается его, но, по зрелом размышлении, эту абсурдную мысль Вика отбросил начисто.

Потом у Иртеньева возникло предположение, что его могли подкинуть с целью спровоцировать еще остававшихся здесь контриков, но почти сразу Вика от него отказался. Никто не предполагал, что он бросится защищать Полю и, сам того не зная, подыграет неплохо поставленному спектаклю.

Если женщину оставили здесь специально, то уж, конечно же, совсем по другой причине. И тут, когда в памяти Иртеньева вдруг всплыли выставленные на берегу в явно казарменный ряд сапоги, его мысль устремилась в ином направлении. Вика принялся анализировать настроения здешних мужиков, вспомнил их подчеркнутое внимание к нему, затем присовокупил осторожные расспросы Фрола, и сразу начала вырисовываться совсем иная картина.

Тут уж и профессия Поли легла точно в масть. Конечно же, в деревне, не имеющей своего медпункта, к внезапно появившейся фельдшерице жители повалят валом и в порыве благодарности за помощь охотно расскажут все, что она пожелает.

При таком раскладе и его неожиданное водворение в землянку вместе с женщиной приобретало смысл. Очень может быть, что пока он сидел взаперти в душном трюме, наверху в каюте обсуждали, как можно использовать сложившуюся ситуацию.

Обдумывание новой, достаточно стройной концепции прервала Поля. Прихватив край влажной тряпкой, она переставила горячую сковородку с шипящими, хорошо прожаренными кусками мяса прямо на стол и позвала Иртеньева:

— Викентий Егорыч, садитесь кушать…

Не заставив себя упрашивать, Иртеньев охотно подсел к столу, но есть не стал, а неожиданно спокойно, с некоторой долей сарказма, обратился к Поле:

— Может, ты, душенька, скажешь, зачем это наш гэпэушный начальник, когда меня нет дома, сюда в землянку наведывается?

И тут Иртеньева прямо поразила реакция женщины. Поля побледнела, руки у нее опустились, и сбивчивым, каким-то обреченным голосом, она спросила:

— Бить будете?

— За что? — изумился Иртеньев, и вдруг словно пелена спала с его глаз.

Сапоги, поставленные в ряд, это всего лишь казарменная привычка, расспросы Фрола — не больше, чем интерес обеспокоенного человека, а стоявшая сейчас перед ним женщина — вовсе не агент ГПУ, а только партнер для простого животного сово купления.

С предельной четкостью Иртеньев осознал, что все его хитроумные умозаключения — не что иное как плод вывихнутого Гражданской войной воображения, а Поля всего лишь молодая и привлекательная шлюшка.

Правда, условия, в которых они очутилась, могли толкнуть женщину на что угодно. Во всяком случае, никакого морального права обвинять ее Вика не имел. У него даже появилось желание хоть как-то оправдать запутавшуюся девчонку, и он спросил:

— Он что, тебя изнасиловал?

— Нет, не сильничал… — Поля опустила голову. — Я сама…

Все стало на свои места, и, ощутив в душе нечто похожее на горечь, уже чисто по инерции Вика поинтересовался:

— И давно ты с ним спуталась?

— Да в тот день… Когда солдат лез, а вы… — Поля вздохнула. — Потом начальник вас запер, а меня к себе завел и сказал…

Ну что ж, в какой-то мере Иртеньев понимал этого начальника. Для здорового мужика, заброшенного превратностями службы в чалдонскую глушь, миловидная и молодая Поля была ой-ой какой лакомый кусочек…

В какой-то момент Иртеньеву зримо представилась капитанская каюта с занавеской на иллюминаторе, смятая постель и скрипящая койка под двумя слившимися воедино телами. Причем Поля виделась ему во всех, таких знакомых, подробностях, а голый начальник почему-то казался жилистым и волосатым.