Обязан выжить - Николай Дмитриев

Когда же подтянутый к берегу невод отяжелел до предела, вода у Викиных ног замельтешила серебристыми хвостами, боками и головами. Отдельные рыбины выскакивали высоко вверх, и некоторые, те, что оказались совсем рядом с краем невода, умудрялись, перескочив его, уйти из снасти.

Вот тогда все бросились выгребать пойманную добычу, да так, что тоже охваченный общим азартом Иртеньев, никогда прежде не участвовавший в столь знатной рыбалке, и сам не заметил, как, ловя голыми руками скользкие хвосты, вымок до нитки.

На взгляд Иртеньева, улов получился богатый, и, хотя мужики, в отличие от записных рыбаков, по этому поводу никак не высказывались, вместительный дощаник оказался полным чуть ли не на треть.

Потом, когда с загрузкой лодки наконец-то управились, Иртеньев вызвался помогать Федоту и Федору развешивать на просушку невод, а Родион с Фролом споро развели костер и, выбрав несколько рыбин пожирнее, занялись обедом.

К тому времени, когда Вика и братья закончили возню с сетью, повыше на берегу уже уютно потрес кивал огонь, а из подвешенного над ним ведра начинал потихоньку струиться аппетитный парок.

Уютно устроившись с наветренной стороны, так чтоб жар костра уходил в сторону, Вика развлекался тем, что, поглядывая через теплое марево, идущее от огня, наблюдал, как дальние кусты начинают терять свои очертания и словно плывут в воздухе.

Из этого блаженного состояния его вывел неожиданно прозвучавший вопрос:

— Послушай, Егорыч, а чего это к тебе наш Савоська еще в самый первый день заявился?

До этого мужики, тоже рассевшиеся вокруг костра, лишь лениво переговаривались между собой, однако сейчас, после вопроса, заданного Родионом, все дружно посмотрели на Иртеньева. Вика понял, что спросили его далеко не случайно, и потому весьма обстоятельно ответил:

— Ну, если тот плюгавый и есть Савоська, то он с меня чего-то заполучить хотел. Как же это он тогда высказался? — вспоминая, Вика пару секунд помолчал и только потом закончил: — Да, он же денег потребовал, «за приселение».

— Эт с какой же такой стати? — сердито выругался Фрол.

— Ну да, я ж не по своей воле сюда прибыл, — пожал плечами Иртеньев.

— Ну а ты ему, Егорыч, чего? — от заинтересованности Родион, спрашивая, даже привстал.

— Да так, ничего… — Иртеньев по очереди посмотрел на всех четверых. — Запустил в него палкой, жаль только, промахнулся.

— То-то, я смотрю, он давеча по деревне как встрепанный бегал да городских всяких клял… — хмыкнул Родион и, удовлетворенный ответом, сразу опустился на место.

Как-то по-заговорщически мужики переглянулись между собой, а Фрол, ловко снимая веточкой пену с начинавшей закипать ухи, дружелюбно предостерег Иртеньева:

— Ты, Егорыч, того, особо не ерепенься. Савоська этот, знамо дело, мужичонка мусорный, однако нонешняя власть таких привечает, иначе б он к тебе и не сунулся.

— Точно, — подтвердил немногословный Федот, а его брат тут же добавил:

— Это ж надо, с таких хором поживиться хотел…

— А, кстати, откуда у вас эта землянка? — поинтересовался Иртеньев и уточнил: — Тот Савоська про какую-то экспедицию вроде как говорил…

— Было такое, — согласно кивнул Фрол и мотнул головой в сторону сидевшего напротив Родиона. — Вон он лучше знает, даже ходил с ними.

— Знамо дело, ходил, — подтвердил Родион и, уже обращаясь только к Иртеньеву, пояснил: — Была тут такая, лет пять тому, однако. С год пробыли. Чего искали, не знаю, а в землянке той сначала склад ихний был, а опосля те, кто по избам жить не схотели, там разместились.

Почему-то эта экспедиция заинтересовала Иртень ева, и, чтоб уяснить поточнее, он спросил:

— А кто они, откуда, не говорили?

— Отчего нет… Погоди, погоди, вспомню… — Родион почесал в затылке. — А, вот… Якутской комиссии. Точно.

— Какой еще комиссии? — удивился Иртеньев. — Они ж, я полагаю, не комиссары какие, а скорей, по науке.

— Во-во, по науке. От А-ка-де-мии, — сбивчиво, по складам выговорил Родион и, довольный тем, что вспомнил такое мудреное слово, радостно улыбнулся.

— А-а… — как-то неопределенно протянул Иртень ев и замолчал.

Подспудно у Вики шевелилась мысль, что эта самая экспедиция еще работает и там удастся пристроиться, но после слов Родиона всякий интерес к бывшим хозяевам землянки пропал.

Мужики явно заметили Викино безразличие, и начавшийся было разговор сам собой оборвался. Похоже, собравшиеся у костра здорово проголодались и сейчас, сосредоточенно глядя на огонь, ждали, когда доспеет уха.

Фрол, беспрестанно орудовавший палочкой над закипавшим варевом, начал принюхиваться все чаще и наконец, сняв в очередной раз сероватую пену, достал ложку, попробовал исходящей паром ухи и объявил:

— Ну, робя, никак, сварилась…

Федот и Федор тут же вскочили, подхватили палку, на которой висело ведро, сняли его с костра и отнесли в сторону. Остальные переместились следом, и, ожидая, пока уха малость остынет, Фрол, хитро прищурившись, обратился к товарищам:

— Ну, как вы?

— Согласны… — вразнобой загудели мужики, поглядывая на Иртеньева, и только тут Вика сообразил, что речь идет именно о нем.

Впрочем, на что именно они согласны, было непонятно до тех пор, пока Фрол не обратился к Иртеньеву напрямую:

— Ты как, Егорыч, в нашу артель вступить хочешь?

— Артель? — Вика задумался и на всякий случай спросил: — А чем вы занимаетесь?

— Разное, — ответил Фрол и тут же пояснил: — Лес корчуем, опять же дрова заготавливаем. Небось поленницу на берегу видел?

— Видел, — коротко подтвердил Иртеньев и кивнул. — Ладно, раз так, согласен…

— Тогда держи, — и Фрол протянул Вике свежевырезанную деревянную ложку.

* * *

Старый, дульнозарядный дробовик болтался на плече у Иртеньева и дружески бил его прикладом по подколенке. Древнее ружье из чистого благорасположения дал Вике Родион и, видимо, опасаясь нареканий, предусмотрительно обратил внимание нового хозяина на брандтрубку, умело переделанную под современный плоский капсюль.

Сибирское лето перевалило за половину, и там, у реки, на прибрежном тальнике да на осинах, росших возле землянки, уже появились блеклые листья, а здесь, в лесу, под солнцем ярко зарделись гроздья рябины.

Вокруг стояла чуткая тишина, нарушаемая только криком не видимой за ветвями иволги да еще шелестом и порой легким хрустом шагов самого Иртеньева. Идти было легко, и лишь время от времени, когда грунт под ногами становился подозрительно мягким, Вика забирал в сторону, выбирая дорогу посуше.

Пожалуй, Вика и сам не отдавал себе отчета, что заставило его ранним утром покинуть опостылевшую землянку и забраться так далеко в чащу. Может быть, потому, что он, выросший в папенькиной усадьбе рядом с заповедными пущами, любил лес, всегда напоминавший ему детство?