Золотой капкан - Владимир Рыбин

А рвать ему отсюда надо обязательно. Пару дней назад прищучил его Хопер за бараком и напрямую выложил: точи, мол, копыта, пока не пришили. Малява, мол, пришла, в которой прямо указано на Красюка по кличке Красавчик, будто брус он легавый, заложил, сука, знатного вора. Он пытался доказывать: ошибка, дескать, никого не мог заложить, поскольку сел полтора месяца назад. А Хопер свое: сваливай, пока на правеж не поставили, там признаешься…

Бежать. Об этом Красюк и сам подумывал. Да ведь лучше затаиться, а уж потом, отсидев свое и освободившись, купить ружьишко и — будто на охоту в тайгу. Но раз такое дело… От этих блатарей не отговоришься. Сначала зарежут и лишь потом будут соображать за что. А то и не будут…

Не-ет, надо драпать. Благо есть куда. С золотишком-то можно от любой вины откупиться.

Он все ругал себя и все шел как заведенный, не решаясь кинуться в тайгу так вот с бухты-барахты, не приготовившись…

* * *

— Ну-ка, фраеры, отбахайте еще раз вашу сказку?

Старшой по кличке Хопер приглашающе улыбался одними губами, но все знали цену этой улыбки и помалкивали. Хопер не был ни законным паханом, ни лагерным бугром, так — барачный авторитет, и брал не силой, не злобой блатаря, а змеиным взглядом своих пустых глаз, которого почему-то все побаивались.

— Ну, чего заткнулись? Давай ты, Красавчик, пой, как вертухая спасали.

— Это все Мухомор! — взвился Красюк.

— Ему одному этого борова не дотащить.

— Дурак ты, Юрка, — сказал Сизов. — Чего оправдываешься? — И, всем телом повернулся к старшому, произнес с выражением, растягивая слова: — Мы че-ло-века спасали.

— Дракона!

— Человека. Раненого. Если тебя медведь в тайге задерет, мы и тебя вынесем, чего бы это нам ни стоило.

Такой оборот озадачил Хопра, и он некоторое время молчал, думал. Наконец спросил:

— А если мент?

— Что — мент?

— Если мент подстрелит. На деле. На хазу меня потащишь или сдашь?

— Раненому нужен врач, а не мент.

Объяснение, похоже, удовлетворило Хопра, и он переменил тему.

— Откуда ты такой добренький?

— Из леса, вестимо, — усмехнулся Сизов.

— Из какого леса?

— Который вокруг.

— Лесник, что ли? — заинтересованно спросил Хопер.

— Геолог. Полжизни по этим лесам шастал.

— Золото искал?

Сообразив, что этот бородач может сказать что-то интересное, Хопер ткнул кулаком в бок сидевшего рядом шестерку.

— Хиляй отседа.

И приглашающе показал рукой на освободившееся место.

— Почему золото? Тут всего много, — ответил Сизов, не пошевелившись.

— А чего еще?

— Железо, медь, олово…

Зэки, сидевшие рядом и заинтересованно слушавшие перепалку, захохотали.

— Зря смеетесь, — серьезно сказал Сизов. — Земли тут богатейшие. Воровская власть не всегда будет. И тогда на этом самом месте, — он обвел рукой вокруг себя, — город встанет. Магазины, школы, детские сады…

— И пожарная вышка будет? — засмеялся кто-то в темноте барака.

— Конечно.

— И трамвай?

— Тоже будет.

— А тюрьма?

— Будет…

Опять дружно заржали вокруг. Сказанное воспринималось как сказка, но она, похоже, всем нравилась.

— Складно поешь, — сказал Хопер. — Только треп все это. Тайга она и есть тайга, сегодня, и завтра, и во веки веков.

— Не треп. Мне здесь каждая сопка — сестра родная.

— Ага. А каждый вертухай, значит, — братец родимый? Это мы уже знаем.

И опять смех. Разный. Раздраженно-злой и добродушно — умильный. Хопер недобро ухмылялся. Длинный парень, которого так и звали — Паря, ржал открыто и громко, как застоявшийся жеребец. Коротконогий увалень с бычьей шеей и типичной бандитской, перекошенной шрамом мордой смеялся высокомерными короткими «хе-хе» и смотрел так, словно хотел сказать: "Не выпендривайся, все мы тут одинаковые, никому не нужные, забытые Богом и человеком сволочи". Обычный русоволосый мужик, по кличке Рыжий, потому что любимым его словечком, которое он с особым смаком повторял к делу и без дела, было — «рыжевье», сказал:

— Ври, да не завирайся. Вот лес вырубим, и будут здесь одни пни…

— Как бы не так! — перебил его Сизов. — Когда железо и уголь рядом лежат, знаешь, что бывает?

— Знаю. Тогда пригоняют нас, зэков.

— Вы тут — птицы перелетные. Потюкали, поклевали и в сторону.

— А ты? — спросил Хопер.

— Я? — Сизов судорожно вздохнул, словно собирался выпалить что-то важное, но остыл и сказал загадочное: — У меня тут свои интересы.

— У всех свои…

— Да он же выпендривается, сука!

Рыжий вскинулся медведем, черный, набычившийся, с опущенными до колен руками, надвинулся на Сизова. Но тут ему в грудь ударилось жестяное ведро. От неожиданности он схватил его обеими руками, прижал к животу.

— Сходи поостынь, — сказал Хопер. — Заодно воды принесешь.

— Я?! — свирепо выкрикнул Рыжий.

— Ты, ты, — ласково, как маленькому, сказал Хопер и повел взглядом, словно приглашая собравшихся поддержать его.

Зэки открыто ухмылялись, каждый считал справедливым такое решение, поскольку оно относилось не к нему, а к другому. Речка текла за стеной барака, но здесь она была грязная, взбаламученная, и за чистой водой идти не близко.

Рыжий вышел, хлопнув дверью. Был вечер. Закатное солнце полыхало на склонах сопок, а небо над ними было все такое же, бледно-лиловое, холодное.

Он шагал по берегу и озлобленно пинал все, что попадалось под ноги. У коряжины, выбеленной дождями, судорожно вскинувшей тонкие, как руки дистрофиков, сучья, навстречу ему вывернулась черная собачонка вольных, живших неподалеку в таком же, как у зэков, бараке. Собачонка визгливо залаяла, и Рыжий поднял ногу, чтобы поддеть ее, пинком отбросить в речку. Но вдруг передумал, опустил ногу, сказал примирительно:

— Живи покедова.

И пнул камень, лежавший у воды. Удар пришелся косо. Камень крутанулся, цокнулся о другой, лежавший рядом, раскололся на две половинки, меньшая часть отлетела на середину речки, а большая тяжело упала в воду возле берега. Рыжий выругался, попрыгал на одной ноге. Удар был таким, словно он, не рассчитав, пнул глыбину величиной с голову.

Так, припадая на ногу, он и пошел по берегу. Но вдруг повернулся, кинулся к тому месту, куда упал камень: таким тяжелым не мог быть простой булыжник, это, как ему сразу подумалось, не иначе — золото.