А еще я танцую - Жан-Клод Мурлева

Да, кстати, я тоже вас обнимаю.

(Верую ли я в бога? Что-то не верится…)

7 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вы очень странный и очень добрый друг! Вы поднимаете мне настроение, утешаете меня, а теперь еще решили выступить в роли свахи! Ни одна из моих подружек не справилась бы с этой ролью лучше вас. Из чего я делаю вывод, что вы не относитесь к тому разряду мужчин, которые категорически отвергают присутствие в себе малейшего женского начала — впрочем, я об этом догадывалась. Мужчина, признающийся в собственной робости; мужчина, которого необходимо брать за руку, чтобы та оказалась «в нужном месте»; мужчина, способный, вспомнив своего отца, заплакать посреди улицы на глазах у прохожих, не может быть мачо. Возможно, я слишком наивна, но мне кажется, что писательский труд требует некоего самоуничижения и что писатели всегда склонны демонстрировать свои слабости, недостатки и травмы. Именно из них они добывают сырье для своих книг, не так ли? Из тех самых дыр в душе, откуда бьют родники наших страданий.

Ой, велите мне замолчать, а то я что-то впадаю в патетику. Не иначе, ваш горный воздух пьянит меня даже на расстоянии.

Вы сами, дорогой друг, попросили меня изучить вашу библиографию, и я выполнила ваше задание. И убедилась, что вы говорили правду: временные промежутки между появлением ваших книг становились чем дальше, тем длиннее. Ваш первый роман вышел в 1984 году; тогда же вы опубликовали несколько статей и приняли участие в коллективном сборнике рассказов. 1985 год — сразу два романа! В 1986-м — один, но какой! Ваш «Туманный замок» — одна из моих любимых книг, именно благодаря ей я открыла для себя вашу вселенную. Помню, с каким волнением я ее читала, особенно ту знаменитую сцену, действие которой происходит на бойне. У меня до сих пор мурашки по спине бегут!

Затем на протяжении десяти лет вы с регулярностью часового механизма выпускали по книге в год. Затем — небольшая «дырка»: между 1997-м и 2000-м — ни одной новой вещи. Что произошло в вашей жизни в эти три «пустые» года? Если бы речь шла о некоем чрезвычайном происшествии, вряд ли вы сегодня проявляли бы такое беспокойство, поскольку вскоре вернулись к нормальному рабочему ритму и выдерживали его до 2005 года, когда стали лауреатом Гонкуровской премии. Судя по датам, ваше поступательное движение затормозило как раз присуждение этой премии. Неужели лавровый венок на самом деле столь тяжел?

Но главное, что мне бросилось в глаза — так это дата, которую вы сами называете с поразительной точностью, — 28 октября 2010 года. Уверена, что вы помните не только в какой день недели, но и в какое время суток оказались в одиночестве в своем большом доме. Для человека, всю жизнь прожившего в окружении шумливых домочадцев, эта внезапная тишина должна была произвести эффект разорвавшейся бомбы, верно? И с тех пор вы практически ничего не написали. Отсюда, дорогой Пьер-Мари, вопрос: так ли уж глупо предположить, что ваш переход через пустыню совпал по времени с решительным поворотом в вашей личной жизни? Вы даже кота подозреваете в презрении к себе! А это значит, что вы переживаете тяжелый экзистенциальный кризис!

Как я вас понимаю!

Что касается меня, то мне, чтобы справиться со своим (я имею в виду кризис), пришлось надолго бросить работу. Так что я сейчас бездельничаю. Заняться мне нечем, разве что сортировкой воспоминаний о матери. Я живу в замедленном ритме и едва свожу концы с концами. Пока не получу деньги за дом, все, что я могу себе позволить, — это хор и уроки танцев. Дважды в неделю я выбираюсь из заточения и даю своему телу возможность ощутить себя живым. На настоящий момент мне этого хватает.

После той ужасной вечеринки, когда я безобразно напилась, подруга прислала мне несколько сообщений, ни на одно из которых я не ответила. Она волнуется. Наверное, сделаю над собой усилие и позвоню ей, но только для того, чтобы сказать, что ее брат меня не интересует. Очевидно, что я еще не готова к ночам любви. Вы считаете меня трусихой? Сама себе я напоминаю животное-подранка, которое забивается поглубже в нору и там зализывает свои раны. Зачем рисковать, пока они не затянулись? Кроме того, чтобы быть до конца откровенной, банки внушают мне отвращение. Идея переспать с банкиром с самого начала была обречена на провал, и собственное тело сообщило мне об этом ясным и точным сигналом.

Напротив, переписка с вами, как вы успели убедиться, наполняет меня счастьем. Особенно когда вы говорите, что она и для вас что-то значит (спасибо!). Запертые каждый в своем убежище (в вашем пахнет раклетом, в моем — плесенью), мы дарим друг другу ощущение полной свободы, и это восхитительно! Ничего другого мне пока что не нужно, не считая моих старичков.

Представьте себе, что сегодня утром, направляясь за хлебом, я встретилась с Одеттой Пардессю.[4] Честное слово ее так зовут — мне бы ни в жизнь не выдумать имя, которое подошло бы ей больше. Дело в том, что Одетта Пардессю в любое время года ходит в поношенном и не слишком чистом мужском плаще, пояс которого свисает до самой земли. У Одетты явно не все дома. Она без конца рассказывает одни и те же истории, наматывает километры по деревне и подбирает всякий хлам. Кое-кто сравнил бы ее со старьевщицей, но я вижу в ней художника. Ее дом завален сломанным барахлом, из которого она при помощи неопренового клея мастерит странные композиции. Выглядят они уродливо, но я должна признаться, что никогда в жизни не видела ничего более впечатляющего. Так вот, нынче утром она заманила меня к себе. Я помогла ей дотащить сегодняшний улов: газеты, пластиковые бутылки, жестянки из-под пива, автобусные билеты, пакеты из-под чипсов и немного окурков. Брр! Мы принялись раскладывать все это богатство на кухонном столе, и тут она вдруг заговорила о моей матери. Для меня не было новостью, что она знала ее еще девчонкой, как, впрочем, и остальных моих родственников, — дом, в котором я живу, принадлежал моим деду с бабкой, а до них — прадеду с прабабкой. Я думала, она в очередной раз заведет рассказ о том, что мне и так давно известно, но ничего подобного. Одетта сообщила мне об одном чрезвычайном происшествии, случившемся здесь пятьдесят четыре года назад. Вот почему я сегодня с самого утра немного не в себе. Пишу вам об этом в самом конце — прежде чем сказать, о чем речь (если это вам интересно), я должна произвести кое-какие изыскания в муниципальном архиве и местной библиотеке и убедиться, что Одетта ничего не напутала. Примусь за работу завтра же. Это будет настоящее расследование, как в романе!

Заканчиваю саспенсом и рецептом чудодейственной настойки, которая избавит вас от ломоты в спине: хвощ полевой, черная смородина, листья дуба и цветки ромашки аптечной; берете по 50 граммов каждого растения, перемешиваете и завариваете кипятком. Попробуйте! Обещаю, почувствуете себя заново рожденным! А если вы все-таки хоть немножко веруете, прочитайте молитву святой Аделине — покровительнице скрюченных писателей. Проверено!