А еще я танцую - Жан-Клод Мурлева

Обнимаю! Смотрите, ничего себе не сломайте!

10 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая удивительная Аделина!

Утром пошел снег. Настоящий густой снег — валит и валит. Кстати, вот она, еще одна причина считать, что жизнь прекрасна! Я их вам задолжал девять и буду выдавать по чуть-чуть, как из пипетки. Эта у нас третья по счету. Первая, напомню, заключалась в том, что мы с вами подружились (это ваши слова!), а вторая — в том, что вам в этой жизни еще предстоит пару сотен раз надорвать живот от смеха (кстати, я никогда не обещал, что буду смешить вас лично, — с моей стороны это было бы бахвальством!). Третья — это снег. Вы просыпаетесь утром, смотрите за окно, а там — белым-бело: белые дома, или тротуары, или деревья, или кровли заводских зданий — неважно. Итак, одна из причин верить, что жизнь прекрасна, состоит в возможности однажды утром сообщить тому или той, кто еще не встал с постели, или хотя бы самому себе, если больше некому, эту новость, умещающуюся в два коротких слова: «Снег пошел».

Вы правы, я хорошо помню, что 28 октября 2010 года был четверг. Я остался один в своем большом доме ровно в 21:15, и с тех пор ничего не изменилось. Но начну с самого начала, иначе вы ничего не поймете.

Осенью 2002 года меня пригласили на книжную ярмарку в Брив-ла-Гайярд. Я тогда только выпустил свой восьмой роман, «Отклонение», — к слову сказать, не самый лучший (если вы его не читали, то и не читайте), но, поскольку в предыдущие годы участвовал в подобных мероприятиях не так уж часто (как вы догадываетесь, хвастать было особенно нечем), народу возле моего стенда толпилось изрядно. Помню, с какой неловкостью я смотрел на соседа, сидевшего напротив невысокой стопки экземпляров своего дебютного романа. Люди его вообще не замечали. Во время автограф-сессий мне довелось пережить два вида испытаний: когда читатель валит валом и когда нет ни одного, и я не знаю, какое из них хуже. Ближе к вечеру волна чуть схлынула, ко мне подошла женщина и протянула «Туманный замок» в твердом переплете и жалком состоянии — было сразу видно, что книгу читали и перечитывали. Я поднял на нее глаза и увидел солнце.

Всю нижнюю половину ее лица занимала улыбка. Она была брюнеткой. Я люблю брюнеток с той же страстью, с какой Хичкок любил блондинок (даже моя норвежка была брюнеткой!). Женщина сказала, что это ее любимый роман (как и ваш). Я поблагодарил ее и спросил, как ее зовут. «Вера», — ответила она. Она говорила с легким иностранным акцентом, но я не мог понять, с каким именно. «Вере с ее улыбкой, в память о нашей встрече в Бриве, дружески», — написал я и поставил автограф, после чего протянул ей книгу. «В котором часу вы заканчиваете?» — спросила она. Я сказал, что не знаю, часов в семь наверное. И подумал, что она волнуется за подругу, которая может не успеть прийти за автографом. Оказалось, ничего подобного. «Приглашаю вас выпить со мной кофе, — сказала она. — Или пива, или еще чего-нибудь». В подобных случаях я обычно отвечаю, что это, к сожалению, невозможно, так как я уже приглашен в другое место. Но тут мои губы почему-то сами произнесли: «Почему бы и нет?» Она назвала мне адрес ближайшего кафе и удалилась. Я заговорил со следующим посетителем, а сам смотрел ей вслед, понимая, что со спины она не менее привлекательна, чем с лица (я неравнодушен к женским округлостям — тем, что ниже талии). В 19:15 мы сидели друг напротив друга за маленьким столиком соседнего кафе и — для затравки — говорили о литературе, в том числе о «Туманном замке». Разумеется, она вспомнила знаменитую сцену на бойне, но не только ее, а еще одну, не такую живописную — ту, в которой священник и пожилая дама едут в ночном автобусе и ведут диалог; замечу, что этот отрывок вызывает во мне наибольшую авторскую гордость. Полчаса спустя она уже знала, что у меня шестеро детей и что я развелся со своей норвежкой; я узнал, что у нее детей трое, что ей 45 лет, что она живет в Тулузе и «пока замужем, но». Мы заказали еще что-то, потом еще — я даже не помню, что именно мы пили. Я бы согласился глотать теплую воду, лишь бы подольше оставаться с ней. В 21:00 у меня зазвонил телефон. Меня ждали на ужин с издателем и коллегами-писателями. Я предложил Вере отправиться со мной — скажу, что она моя давняя знакомая, с которой мы случайно столкнулись на книжной ярмарке. Она засмеялась: «Тогда нам придется перейти на ты?» А что тут такого? Мы не испугались и сделали этот шаг. Затем мы принялись спешно выдумывать себе общее прошлое. Это было ужасно весело и действовало возбуждающе. За ужином эта игра захватывала нас все больше. Я смотрел на нее, слушал ее голос, а в голове у меня все громче звучал насмешливый шепоток: «Парень, ты влип!»

Забыл сказать, что она немного косила одним глазом. Назвать ее кривой было бы преувеличением, но все же этот мелкий недостаток обращал на себя внимание. А мне почему-то всегда нравились женщины, у которых, как бы это выразиться поточнее, имеется (помимо округлостей) какой-нибудь дефектик. Ну просто что-нибудь не так. Легкая хромота, или физический дефект, или шрам, или след от ожога, или трудности с речью. Сам не знаю, что тому причиной. С другой стороны, меня всегда влекло к иностранкам. В Вере оба этих качества присутствовали одновременно: у нее игриво косил глаз и она была итальянка. Из Пармы. Одним словом, признаюсь честно: в пятьдесят лет я влюбился без памяти.

На следующий вечер мы оказались в постели; на следующей неделе она села в поезд и приехала ко мне в Дром; еще через неделю уже я мчался в Тулузу. Осенью 2003 года она развелась с мужем и окончательно перебралась ко мне. Она работала переводчицей, и ей было все равно, где жить. С собой она привезла троих детей: двух мальчиков двенадцати и четырнадцати лет и пятнадцатилетнюю дочь. Я в то время по очереди с женами присматривал за своими тремя «норвежскими» детьми — двенадцатилетними дочками-близнецами и их младшим одиннадцатилетним братом, а также за семнадцатилетней дочерью Лорой от второго брака (Пойдем, Котик). Кстати, Лора с мужем и сыном проводят эту неделю у меня в горах, но не будем усложнять. На выходные и каникулы приезжали и остальные дети, в том числе старший сын от первой жены (назовем ее Метаморфозой), который тоже уже успел стать отцом. Я окончательно вас запутал? Ничего удивительного. Ладно, сейчас попробую навести ясность. Итак, осенью 2003 года мы с Верой поселились в доме, превратившемся в филиал психушки благодаря присутствию семерых детей: одного 11 лет, трех — 12 (!), одного — 14, одной — 15 и еще одной — 17.

Последующие годы были самыми безумными в моей жизни. Чего мы только не пережили! Усталость, эйфорию, отчаяние. Но главное — мы были счастливы. Мы столько хохотали посреди этого дурдома, напоминающего нечто среднее между детским летним лагерем и зоопарком. Бывало всякое: ссоры, обиды, оскорбления, даже драки, но они всегда кончались взаимным прощением и слезами раскаяния и примирения. В наших стенах постоянно звучал смех, смывая своими волнами все неприятности. А над всем этим царила постоянная солнечная улыбка Веры — ее фирменная улыбка.