Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

всех сил сжал губы, чтобы коварная рука, переставшая повиноваться, не плеснула нечистоты ему в рот. Плечо свело судорогой, а локоть, казалось, сейчас треснет. Мефистофель сложил руки перед собой и поднял брови, с интересом наблюдая за борьбой. Шею пронзило острой болью. Вонь сделалась такой сильной, что защипало в глазах. Еще немного, и рука вылетит из сустава…

– Довольно.

Фаусту достаточно было сказать слово, и Кристофа отпустило – резко, словно из него выдернули крючок. Пальцы разжались, и кружка упала на пол, расплескав вино. Он запыхался, будто пробежал десять раз по лестнице туда-сюда. По вискам текли ручейки пота.

– Можно подумать, твоя жизнь от этого зависит. – Доктор тоже отчего-то выглядел уставшим. – Иди домой. Никому не продавай и не дари то, что украл у меня. Это талисман Агриппы, знак Луны, выгравированный в серебре. Он поможет тебе никогда не уставать в дороге.

Кристоф так и не понял тогда, разочаровал он доктора или позабавил. Много лет он собирался задать Фаусту этот вопрос, но так ни разу и не спросил. В ту ночь домой он не вернулся – работы в трактире было много, и хозяин разрешил ему устроиться в свободной комнате, в нескольких шагах от места, где спали Фауст и Мефистофель. После ужина доктор в одиночестве спустился к Лютеру и долго слушал, не перебивая и не вступая в разговор. Когда студенты разошлись, Лютер и Фауст заняли стол в углу и до самого рассвета беседовали, наслаждаясь компанией друг друга.

Ворочаясь на соломенном матрасе, Кристоф успел сотню раз пожалеть о своем упрямстве и еще сотню – порадоваться своей победе. Только почему-то у победы был неприятный привкус мочи. Он извлек из-за пазухи монету и долго рассматривал выпуклый рисунок: крест на нем совсем не походил на Луну.

Утро застигло его врасплох, как преступника. Откуда-то он знал, что новый знакомый покинет сегодня трактир, поэтому кубарем скатился вниз. Лютер уже ушел, и Фауст сидел у окна один. Лицо у него посерело от бессонной ночи, но на губах бродила мечтательная улыбка.

Кристоф сел напротив и положил на стол серебряную монету. Фауст даже не взглянул на нее.

– Я не воровал. Она выпала из седла, и я подобрал. Я бы вернул, когда рассмотрел, что на ней нарисовано.

– Почему тогда не отдал сразу?

Кристоф поморщился, как от зубной боли.

– Потому что вы меня подозревали, и как бы оно выглядело, если бы я после этого возьми да вытащи вашу дурацкую монету из-за пазухи?

Фауст улыбнулся:

– Теперь хорошо рассмотрел?

– Да. Но оно все равно не похоже на Луну, вы уж простите. Ни капельки.

Доктор задумчиво провел пальцем по неровным краям талисмана. Потом вдруг подвинул его к Кристофу.

– Пусть будет тебе подарок. Скажи-ка мне, Кристоф, как твой батюшка посмотрит, если я найму тебя в услужение?

«Будет счастлив, как осел, с которого сняли поклажу», – подумал Кристоф, но вслух сказал:

– Проплачет три дня, господин.

Глава 3

Наутро после Рождества Агата Гвиннер вела себя как глухонемая. Когда фрау Фальк вывела ее на порог, на ходу заправляя черные волосы под чепец, девочка даже не поздоровалась со своим благодетелем и словно не заметила, с какой помпой организовано путешествие. Поезд из кареты и двух груженных всякой всячиной саней выглядел так, словно ему предстояло проделать немалый путь. Хотя Кристоф заверял совет, что они двинутся на юго-восток в Вайссенбург, где он передаст Агату под присмотр своей тетушки – почтенной пожилой вдовы, доброй католички, воспитавшей троих детей, – на деле их путь был гораздо короче и вел на юг.

Путешественники намеревались проехать вверх по реке Кинциг, что брала свое начало у небольшого городка Лоссбург, текла через весь Шварцвальд и впадала в Рейн. Темные угодья Шварцвальда и служили их истинной целью. К ним вела дорога, проложенная еще римлянами. Она начиналась в Оффенбурге, а заканчивалась в городе, именуемом некогда Ара Флавиа, а ныне Ротвайль. Кристоф мог бы поделиться этими бесценными знаниями с новой воспитанницей, если бы та проявила к ним хоть малейший интерес. Но Агата казалась совершенно равнодушной как к цели путешествия, так и к родному городу, который покидала без всяких сожалений. Не попрощалась она ни с площадью, где сожгли ее мать, ни со зловещим шпилем церкви Святого Креста, ни с собственным домом, где остался ее отец один-одинешенек…

Только выехав из города, она вдруг с шумом втянула носом свежий воздух. Воздух, в котором не было привкуса того костра, в котором сгорели дотла ее мать и вся ее прошлая жизнь.

* * *

В карете, помимо Кристофа и Ауэрхана, ехала еще девица по фамилии Зауэр, которую демон нанял в компаньонки для Агаты. Ему показалось ироничным, что отец девушки – мейстер Ганс – служил в Ортенау палачом и что именно он допрашивал Эльзу Гвиннер. У палача было семь дочерей, и старшая, Урсула, буквально умоляла Ауэрхана взять ее в служанки. Присмотр за одним ребенком виделся ей синекурой по сравнению с тем, чтобы ходить за шестью сестрами и следить, как бы они не поотрывали друг другу головы.

Сейчас Урсула Зауэр отодвинула шторку и жадно глядела в окно. Она никогда прежде не покидала Оффенбург, и теперь ее раздирали любопытство и ужас от осознания того, как велик этот мир. Мимо проплывали припорошенные снегом виноградники и деревни, чьи дома с двускатными соломенными крышами напоминали сонных птиц. «Совсем нет ряженых в этом году, – печально подумала девушка. – Должно быть, все из-за Гвиннер. Боятся».

Урсула уточнила, сколько дней предстоит ехать, и была несколько разочарована, узнав, что уже к вечеру они будут на месте. Все же она вспомнила о своих обязанностях и деловито закутала дремлющую Агату в шерстяной платок. Девочка только сонно отмахнулась. «И правда тепло», – удивилась Урсула. Несмотря на мороз снаружи, в карете было жарко, точно рядом грела печка. Может, под сиденьями пряталась жаровня?

На полпути Кристофу надоело сидеть сиднем, и он потребовал остановиться. Они с Ауэрханом выбрались из кареты и отошли в сторону, а вскоре Урсула увидела, как ее наниматель загарцевал впереди на черном жеребце. Девушка была только рада остаться наедине с Агатой: рядом с мрачным прислужником Вагнера ей делалось не по себе.

Дома, в Оффенбурге, о Кристофе Вагнере ходили разные слухи, но в одном все сходились: он был редкий развратник. А потому семья палача долго противилась тому, чтобы старшая дочка ехала в его поместье, да еще присматривала там за отпрыском ведьмы. Но Урсула напомнила родителям, что