Знак неравенства - Наталия Терентьева

Денис вытер матерчатой салфеткой вдруг сильно вспотевший лоб. В голове как будто шевелились острые горячие червячки… «Как это говорит Оксана: да упокой, Спаситель, огненного беса, сидящего у меня изнутря…»

Раньше Дениса всегда смешило это «изнутря». А теперь он три раза повторил про себя эту фразу и, правда, чуть успокоился. А что, собственно, тут такого? Что он так сам себя испугал? Обычное житейское дело, воспетое в мировой литературе. Вон Отелло — чуть ли не положительный герой, по крайней мере — страдающий. Не говоря уж о Гамлете. А что — разве он пальцем никого не тронул, этот рефлексирующий бездельник и мученик? Так и правильно. Око за око. А вторую щеку пусть подставляют уроды, тем более что правой рукой по левой щеке в принципе ударить невозможно. Хорошо. Все хорошо. Мы вообще обойдемся малой кровью. Порол же Эмиль свою жену на восьмом месяце беременности, положив ее на бок. Порол за то, что она заболталась в магазине с подружкой, а он сидел дома и волновался, не случилось ли с ней что. И ничего, все живы остались.

— Простите, Лора, а выполнять… делать это будете — вы?

— Делать это будем — мы. Это такая же маленькая тайна, как и ваша фамилия, Денис… — улыбнулась Лора тонким ненакрашенным ртом, сливающимся с плоским загорелым лицом. — Вы не горячитесь сейчас, отказаться всегда успеете. Начнем с простой услуги, за обычный миротворческий полтинник. Вы мне излагаете суть дела, а я вам предлагаю несколько реальных вариантов… помощи. Идет? Если вас что-то устроит из предложенного, будем говорить дальше.

— Идет, — вздохнул Денис, который уже стал жалеть, что в припадке страха, кажется, поторопился, дернул Женьку, и вот уже влетел на полтинник.

Денис достал из кошелька пятьдесят долларов, и неожиданно к нему вернулось привычное ощущение уверенности и стабильности, которое он всегда испытывал, трогая шершавую поверхность простых, скромных купюр с неярким зеленоватым рисунком и носатыми, вменяемыми президентами.

— Понимаете ли, Лора, одна женщина…

* * *

Милый мой, хороший… Когда же ты приедешь? Когда, наконец, наступит это невыносимо далекое — «после праздников»?

Я боюсь… Хватит ли у меня сил… Особенно когда тебя нет. А тебя ведь больше нет со мной, да, Денис? Даже когда ты звонишь и приходишь, ты стал другим, далеким… У тебя такие чужие глаза…

Теперь, конечно, многое изменилось, и я уже не так безоглядно стремлюсь к тебе, как прежде.

Иногда меня пугают твои фантазии, я чувствую в них любопытство к запретному и равнодушие ко мне… Иногда мне кажется, что мы с тобой вот-вот зайдем за ту грань, за которой любви нет, а есть грех, блуд… Какие смешные, устаревшие слова, правда? Я часто слышу их в церкви. Так часто, что стала вдумываться.

Меня не очень волнует христианская схоластика. Я знаю, что есть какой-то высший закон правды и справедливости. И что кусочек этого закона есть в каждой душе. Вернее, не знаю, а верю, хочу в это верить. И если его нарушать, этот таинственный закон, то обязательно будет расплата. И этот кусочек в душе будет гореть и плавиться. А если не нарушать, то расплаты не будет, но и награды особой не жди. Вот и весь мой Бог, моя постмодернистская вера.

Но никакая вера не даст мне ответа на один, очень простой вопрос, который меня все больше волнует. Ответить на него можешь только ты. Но почему-то не хочешь. То есть ты отвечаешь, но какую-то глупость, и я не понимаю, что ты хочешь сказать. А если бы ты мне задал этот же вопрос, я бы тебе просто ответила: «Я тебя люблю».

Мой милый, я жду твоего звонка, еще не проснувшись, еще во сне. И мне часто снится, что ты мне звонишь. Я говорю «Але», просыпаюсь от собственного голоса, а телефон молчит. И я вспоминаю, как раньше ты звонил мне каждое утро. Обязательно дозванивался, чтобы просто сказать те три слова, которые ты больше не говоришь.

Ты объясняешь, что слова — это ерунда, и вообще — такое по многу раз не произносят. А мне кажется, что эти слова надо говорить снова и снова.

Они как ключ, как тайный код, простой и страшный — потому что обладает огромной силой.

А ты говоришь: «Зачем спрашивать очевидные вещи?» Наверное, для тебя это действительно очевидно. Хорошо, если так. А я иногда теряю опору и почву под ногами, когда мне вдруг кажется, что… Но одного твоего ласкового слова достаточно, чтобы я забыла все свои страхи и обиды… Почему ты так не любишь их говорить, эти слова? Потому что слово к чему-то обязывает?

Ты знаешь, в Москве последние дни так холодно, ночью заморозки, вчера днем был град. А там, где ты сейчас, — тепло, бьются волны, цветут орхидеи. Наверное, рано утром кричат пестрые птицы с длинными клювами и лохматыми головами, будя тебя… Ты выходишь на балкон и смотришь, как первые лучи огромного, близкого солнца растворяют розоватый туман, плывущий над морем. Или над океаном.

Днем ты, скорей всего, пьешь пиво и спишь. Вечером ужин, наверное, щедрый шведский стол, и ты набираешь себе и то, и это, и никак не можешь остановиться, кляня себя… Но так хочется все попробовать… Потом — какой-нибудь национальный концерт, танцы, огни…

Где ты, мой милый? В какой стране, на каком континенте? На Сейшельских островах? В Бразилии? На Французской Ривьере? На Гавайском архипелаге?

Если честно, мне иногда кажется, что ты не очень рад. Ты какой-то… не то что напуганный, а растерянный, что ли.

А может, просто мне хотелось бы другого — услышать от тебя совсем другие слова.

Я сейчас думаю — моя ошибка в том, что я слишком долго соглашалась на такие странные отношения, ни к чему не обязывающие ни тебя, ни меня. Я не хотела ничего просить или на чем-то настаивать. Все ждала и ждала. И поэтому не получила вообще ничего. Вон старуха никак не могла остановиться в своих просьбах, золотая рыбка рассердилась и все у нее за жадность отобрала. А я так ничего и не попросила… Все боялась — не многого ли хочу… А мы ведь за эти годы даже суток с тобой не провели вместе. Но я не хотела бороться за тебя, не хотела тебя отбирать, ты же знаешь, ни у Маргоши, ни даже у Оксаны…

Может, и хорошо, что ты уехал не попрощавшись и не сказав вообще, что ты куда-то едешь на праздники, да еще с ней. Я могла бы от обиды наговорить тебе совсем не те слова. Не те…

* * *

Денис взглянул на Лору и тут же отвел глаза. Черт, лучше бы пришел мужик… Любой — мордоворот, идиот, тупой мясник, кто угодно… Под внимательным и вполне доброжелательным Лориным взглядом Денис с большим трудом продолжил, стараясь смотреть ей не в глаза, а на выгоревший ежик волос с аккуратным кантиком седины по лбу и по вискам, сквозь который просвечивал загорелый череп:

— Одна женщина, моя… гм… знакомая… мне даже как-то неловко…

— Любыми словами.

Денис через силу улыбнулся:

— И матом можно?

Лора так же вежливо улыбнулась: