Смута. Ее герои, участники, жертвы - Людмила Евгеньевна Морозова

и проводил на торжественную церковную службу в Успенский собор. Там Марфа со слезами на глазах облобызала чудотворные иконы и воздала хвалу Богу за то, что дал ей возможность их лицезреть. Затем ее с почетом отвели в специально приготовленные кремлевские покои. Там бывшая царица не смогла удержаться от слез. Сразу вспомнились годы, когда она была царицей и женой старого царя, как жила в постоянном страхе за свою жизнь и за жизнь сына, как была вынуждена покинуть столицу: сначала на удел в Углич, а потом и в далекую ссылку. И вот наконец все позади. Она вновь в столице, вновь царица, в богатстве и почете.

Вскоре специально для Марфы в кремлевском Вознесенском монастыре построили красивые палаты, где были и удобная спальня, и столовая, и обширная приемная. Там она могла встречаться с духовенством, с зарубежными духовными лицами и со знатными женщинами. Здесь она уже не была одинока, поскольку Вознесенский монастырь считался элитным и в нем было много знатных инокинь из княжеских и боярских родов. Среди них бывшая царица считалась старшей, и ей это очень льстило. Не забывал Марфу и мнимый сынок. Почти каждый день Лжедмитрий посещал ее — не только для того, чтобы продемонстрировать всем свою любовь и почтение, но и для получения ценных советов. Ведь бывшая царица была одной из немногих посвященных в секрет самозванца и лучше других понимала ситуацию при дворе. Марфа настоятельно рекомендовала лжецарю поскорее отдалить от себя царевну Ксению и жениться на Марине Мнишек. Она полагала, что польские родственники будущей супруги смогут стать более надежной опорой трона, чем переменчивые в своих пристрастиях русские бояре и дворяне. Еще она не советовала идти на поводу у папы римского и католического духовенства: традиции православия в России были слишком сильны, и любые попытки их нарушить были обречены на провал.

Какие-то советы «матери» Лжедмитрий принимал во внимание, а какие-то с легкостью забывал. Но мнимых родственников Нагих он приблизил к себе еще больше. Михаил Федорович Нагой, брат Марфы, даже получил чин конюшего и стал старшим боярином. Во время обряда венчания на царство, состоявшегося 21 июля, он был удостоен самой высокой чести — нести «шапку Мономаха».

В этой ситуации некоторые знатные люди захотели породниться с Нагими. Так, князь Ф. И. Мстиславский вскоре женился на двоюродной сестре Марфы Прасковье Ивановне, и это Нагих породнило с князьями Гедиминовичами, занимавшими среди русской знати первые ступеньки. Несомненно, время правления Лжедмитрия оказалось лучшим периодом в истории всего рода Нагих. Возвышение родственников стало платой «матери» за молчание и поддержку самозванческой авантюры.

Вскоре по совету Марфы лжецарь отправил в Польшу известного дипломата Афанасия Власьева для сватовства к Марине Мнишек. В ноябре состоялось заочное обручение, после которого невеста должна была приехать в Москву. Однако хитрый и осторожный политик Юрий Мнишек, отец Марины, все откладывал и откладывал поездку. Он хотел получить новые доказательства того, что положение «царя Дмитрия» прочное и что ему с дочерью в России ничего не грозит.

В апреле 1606 года, засыпанная дорогими подарками, в числе которых была посланная Марфой икона Троицы в золотом окладе, и заманчивыми обещаниями дать на содержание огромные территории, Мнишеки двинулись в путь. На русской границе их ждал дядя Марфы, М. А. Нагой, и проводил до столицы. Сама царица встретила будущую невестку 2 мая в воротах Вознесенского монастыря. По существовавшим обычаям, до свадьбы Марина должна была находиться под ее опекой и присмотром.

Вряд ли воспитанная на западный манер католичка Марина Мнишек могла понравиться царице-монахине. Но она, как и положено, исполнила свой долг матери жениха и постаралась объяснить невесте, как той следует вести себя на свадьбе при венчании в православном храме, при дворе и т. д. Конечно, Марфе не понравилось, что полячка не пожелала принять православие и, будучи иноверкой, собиралась обвенчаться в Успенском соборе по православному обряду. Но выражать свое недовольство она не стала, чтобы не портить отношения с будущими царственными супругами. Ведь главным для нее было собственное высокое положение и благополучие. Ради него она постаралась установить с Мариной хорошие отношения, тем более что притворяться и играть различные роли она умела мастерски. Перед свадьбой, по обычаю, молодые приехали к Марфе в монастырь, чтобы она их благословила. Царица взяла в руки свою любимую икону Богоматери и, как положено, совершила этот важный обряд. В данном случае ее даже не смутил тот факт, что сама она не приходится родственницей ни жениху, ни тем более невесте.

Пышная и веселая свадьба состоялась 8 мая. Но Марфе на ней не полагалось присутствовать, поэтому пришлось ограничиться рассказами братьев. Оказалось, что Марину венчали не только как жену «царя Дмитрия», но и на царство, надев ей на голову «шапку Мономаха» и на плечи бармы. Это было небывалым делом, поскольку государевы жены никогда до этого царских регалий не получали и самостоятельной роли без мужа не играли. Бывшая царица осудила и это новшество, и польские наряды Марины и Лжедмитрия, и польскую музыку, и развлечения в виде маскарада. Она чувствовала, что до добра все это не доведет. Но счастливый «сынок» слушать ее не захотел. Он полагал, что все страхи напрасны, поскольку теперь его охраняли не только иностранные наемники, но и многочисленные польские шляхтичи, приехавшие в свите невесты.

Годы невзгод обострили интуицию Марфы. Беду она чувствовала заранее и готовилась к ней, чтобы не быть застигнутой врасплох. Поэтому, когда ранним утром 17 мая в городе раздался тревожный набат, Вознесенская монахиня, проснувшись, нисколько не удивилась, она лишь отправила ко дворцу верного слугу, чтобы тот все разузнал. Довольно скоро он прибежал назад и со страхом сообщил, что в царский дворец ворвались заговорщики, ищущие «царя Дмитрия» и Марину, чтобы расправиться с ними. Тогда Марфа вновь отправила его ко дворцу, чтобы узнать имена крамольников. Оказалось, что это одни из самых знатных князей — Шуйские и Голицыны — и примкнувшие к ним дворяне. Им уже удалось расправиться с личной охраной царя, его верным слугой П. Ф. Басмановым, арестовать поляков. Оставалось только схватить самого Лжедмитрия. Узнав все это, Марфа затаилась в тревожном ожидании. Сама вмешиваться в происходившее она не желала, помня, чем закончилось для нее восстание угличан в далеком 1591 году. Но инокине не удалось отсидеться в монастыре.

Вскоре под окнами кельи раздались крики стрельцов. Они просили ее выйти во двор. Марфа раздумывать не стала и тут же выбежала. Увиденное повергло ее в ужас: посреди двора лежал окровавленный труп того, кого она почти год называла своим сыном