Легкий как перышко - Зои Аарсен

– Ничего, папа! – ответила Оливия. – Просто Миша увидела паука.

– Каких же он, интересно, был размеров? – спросил мистер Ричмонд тоном, означавшим, что он догадывается о вранье.

Миша и Оливия подавили хихиканье, прикрыв рты руками.

– Это правда, – крикнула Миша поверх ее плеча.

– Отдохните, девочки, – посоветовал мистер Ричмонд. – Уже больше часа ночи. Завтра тяжелый день.

– Хорошо, папа, – сказала Оливия, явно желая, чтобы он оставил нас в покое.

Она подождала, пока мистер Ричмонд вернется к себе в спальню, кивками отсчитывая его шаги. Потом подтащила стул к окну и открыла его.

– Пит, что ты тут делаешь? – спросила она, стоя на стуле; мы наблюдали за происходящим.

– Мы с Джеффом проезжали мимо, и я решил, что было бы весело заглянуть и поздравить тебя с днем рождения лично, – сказал он, положив руку на сетку, которая их разделяла. Его взгляд прошелся по комнате, оценивая нас. Вайолет нервно покусывала нижнюю губу. Собирая пижаму на вечеринку, она, вероятно, не ожидала, что Пит увидит ее в ней – как и я не ожидала встретить Генри.

– Так романтично, – пробормотала Кэндис, не обращаясь ни к кому конкретному.

– Это очень мило, но вам, ребята, нужно убираться отсюда! Если папа вас услышит, то вызовет копов! – предупредила Оливия.

Пит поклялся тихо уйти – если Оливия сдвинет сетку и он поцелует ее через окошко. Она возилась с сеткой, пока та бесшумно не упала на траву заднего двора. Потом поднялась на цыпочки, чтобы Пит мог наклониться в открытое окно и поцеловать ее.

– Айзек никогда не бывает таким романтичным, – проворчала Кэндис.

Час спустя мы уютно устроились под одеялами, готовясь ко сну. Я расстелила свой спальный мешок на полу и повернулась спиной к подругам, как только те начали дышать глубже, а потом и храпеть.

У меня же не получалось заснуть. Роль Вайолет в игре, включая само предложение поиграть, беспокоила меня. Как она, не поднимаясь в дом ни разу за ночь, узнала, что родители Оливии купили ей красную «Тойоту»? Возможно ли, что кто-то в нашем крошечном городе рассказал Вайолет о Дженни – хотя тема была странной для обсуждения с кем-либо в старшей школе?

Глаза начало жечь от усталости, и я посмотрела на часы на кабельной приставке возле телевизора: половина четвертого. Внезапно я почувствовала, что бодрствую не одна. Повернувшись, я увидела, что Вайолет сидит в спальном мешке и трет глаза.

– Прости, если напугала тебя сегодня, – прошептала она, стараясь не разбудить других.

– Все нормально, – соврала я, потому что так обычно отвечают девушки. Все было совсем не нормально, но после впечатляющего выступления Вайолет было страшновато обидеть ее. Я перекатилась на бок, снова повернувшись к ней спиной. Той ночью я едва сомкнула глаза, не в силах отбросить подозрение, что огонь в камине, столь ярко горевший во время игры, так и не потух окончательно.

Утром Оливия выбежала через двойные двери и завизжала от радости, увидев новую красную машину на подъездной дорожке.

– О боже мой, как же она мне нравится! Очень-очень! – повторяла она, обнимая отца, потом мать, а потом снова отца.

Никто из нас не решился вслух упомянуть о том, как странно, что Оливия получила в подарок именно ту модель машины, о которой Вайолет обмолвилась в истории, рассказанной всего несколько часов назад. Если Вайолет и была удивлена исполнившимся предсказанием, то не показала этого.

Миссис Ричмонд приготовила нам всем блинчики в форме первых букв наших имен, что было немного по-детски, но всем понравилось. Я тихонько ела свою несчастную «М», будучи все еще под впечатлением от нашей вчерашней игры в подвале. К счастью, Генри уехал на встречу с рентгенологом еще до того, как мы проснулись. Я была не в настроении флиртовать и не хотела снова чувствовать себя неловко. Мне хотелось поскорее собрать свой рюкзак и помчаться домой, в безопасность, пока светло.

Выйдя из ванной на первом этаже и направившись в подвал, чтобы забрать сумку, я услышала, как Оливия произносит слова «сестра» и «пожар». Понятно: она рассказывает Вайолет историю из моей жизни. Как ни странно, мне польстило, что Оливия вообще об этом помнит. Все пересказанные ею события случились примерно тогда, когда я перестала быть подходящей компанией для Оливии, Кэндис и других девочек, считавшихся самыми красивыми и дружелюбными в начальной школе. Я не могла винить их семьи за то, что они позволили нашей дружбе увянуть, когда мы были маленькими детьми. То, что случилось в моей семье, было таким ужасным, что другие родители хотели держать своих детей подальше от нее – словно бы расстояние было превентивной мерой, не позволяющей трагедии настичь и их семьи.

Мои шаги на скрипящей лестнице прервали историю. Оливия с Вайолет неловко улыбнулись, когда я показалась в подвале. Только Кэндис повернулась и кивнула мне с грустными глазами – что подтвердило мое предположение.

– Мы собираемся посмотреть «Кровавый урожай 2: Жатва» сегодня днем, – радостно объявила Оливия, ее приветливость сочилась ложью. – Хочешь присоединиться?

– Не могу, – спокойно соврала я. – Я еду в магазин с мамой, чтобы подготовиться к танцам.

Я порадовалась, что не сообщила новым друзьям о покупке лавандового платья. Я нарочно скрыла этот факт – на тот случай, если партнер так и не появится.

В тот день лето плавно перешло в осень. Температура, наконец, упала на десять градусов, и резкий запах сухих листьев наполнил воздух, заглушая городские летние ароматы свежескошенной травы и жимолости. Я побежала домой, не желая дожидаться, пока мама приедет к Ричмондам за мной. Она заставляла других родителей нервничать. Ей повезло, что она может сбегать из Уиллоу на три дня каждую неделю для преподавания в Шебойгане. Там только те профессора, что уже давно вместе с ней преподавали в университете, знали ее так долго, чтобы помнить Дженни. В пределах города все ее ровесники помнили не только саму историю, но и заголовок, который появился на следующее утро после трагедии в «Газете Уиллоу»: «Ребенок погиб в трагическом пожаре». У многих моих знакомых родители были в разводе – и они жили со своими мамами после того, как их папы покинули Уиллоу, чтобы найти новую работу, новых жен и начать все сначала в новом туре жизненной игры. Но почему-то только мама вызывала неловкость, куда бы ни пошла. Даже кассиры в продуктовом грустно улыбались, отдавая ей сдачу.

Идти мне предстояло примерно две мили, но я спешила, желая попасть домой, к своей собственной знакомой кровати, и поспать еще хоть пару часов. Мысли о Дженни измотали меня, и я сожалела, что воспоминания о ней всплыли сейчас, накануне Осеннего бала, когда моя жизнь стала резко меняться к лучшему. Бывали дни, когда я едва думала о ней – а потом, конечно же, чувствовала вину. Нельзя было даже сказать, что я по ней скучала. Она покинула нас так давно, что я едва помнила то время, когда она была жива. К той осени я уже прожила сама столько же лет, сколько до этого прожила с ней, и моя жизнь разделилась ровно на две половины: с Дженни и после Дженни. То, что заменило отчаянную тоску, последовавшую за ее смертью, сменилось тревогой – бесспорным, но неосязаемым чувством, что природа ошиблась, забрала не ту близняшку.