Раздел имущества - Диана Джонсон

Как и большинство других ревизионистских настроений, это чувство возникло у нее после существенной перемены в жизни: она обнаружила, что осталась без работы. Компанию продали, правда, у нее оказалась большая сумма денег, и теперь ей предстояло решить, чем заняться. Двое ее коллег, компьютерные гении Крис и Нил, нашли себя в «Дутл», компании, которая купила их предприятие, но ее собственная работа — административный контроль, написание речей и разработка политики — не поддавалась определению и даже не допускала перемещений. Их идея была удачно реализована и подкреплена организационными стратегиями, разработанными на основе опыта, приобретенного Эми на курсах менеджеров Эм-би-эй и в ходе двухлетних занятий в юридической школе. И это не говоря о том, что она вложила в дело десять тысяч долларов. Идеи и творческий подход — это был вклад ее друзей, а деньги для первоначального взноса — ее, и вся тактика практической работы, а также отдельные предложения по дизайну тоже ее. Она чувствовала, что ее роль в компании возрастала, и по мере расширения дела она несла все большую ответственность.

Несмотря на то что Эми понимала, что за все это время она в каком-то смысле проделала большой путь, ее все же преследовало ощущение, что она никуда не продвинулась. Когда все начиналось, она была застенчивой, неловкой девчонкой, которой не терпелось поскорее превратиться во взрослую самостоятельную женщину. Но теперь, когда все это у нее было, стало слишком поздно отступать от внутренней привычки сохранять серьезность или отказываться от здравого смысла — качеств, которые делали ее необходимой при решении практических вопросов становления скромной фирмы. Именно ее здравый смысл подсказал ей предусмотрительное решение выставить на продажу их акции и фонды на самом пике спроса NASDAQ[15], и в тот же момент их компанию купила «Дутл», почти за полмиллиона долларов.

Поначалу между Эми и ее партнерами, Крисом и Нилом, возник некоторый холодок из-за ее доли средств, полученных от продажи компании: по контракту ее доля была большой, но по этическим соображениям им казалось, что она неоправданно большая. Во всяком случае, с Нилом отношения были особенно натянутыми, потому что какое-то непродолжительное время они пытались жить вместе — это был один из тех немногочисленных романов, из которых ничего не получилось, но которые и не слишком разочаровали Эми. В конце концов денег оказалось так много, что никто не мог жаловаться. Однако, в отличие от Криса и Нила, Эми столкнулась с необходимостью искать себе новое место в жизни. Что касается еще двух партнеров, то Бен уже сделал капиталовложения в большие участки земли в Патагонии для сохранения их в качестве природных заповедников, а Форест обратился к экстремальным видам спорта.

Эми уже немного попутешествовала, например, съездила в Грецию, на острова, но уже через некоторое время она поняла, что такие поездки — это просто приятное времяпрепровождение, которое кардинально не меняет ее характер, по крайней мере, так, чтобы она могла почувствовать. Конечно, теперь у нее было представление о разнице между ионическим и дорическим стилем, но такое же представление она составила бы себе на основе фотографий и книг. Ее самое изменения не затронули, как не затронули ее сердце отношения с несколькими совершенно замечательными мужчинами. Деньги смущали ее, она еще не научилась правильно распоряжаться ими и не могла забыть, что термин nouveau riche[16] имел такую уничижительную оценку и что в английском языке он сохранился в своем оригинальном французском виде, как и другие слова, имеющие грубоватую окраску, — coup de grâce[17] или savoir fair[18].

Со временем, полагала Эми, она научится быть богатой. А пока что она надеялась перестать быть пчелкой из корпоративного улья и дорасти до лучшего, более сознательного представителя рода человеческого, стать более творческой личностью на работе и лучшей женщиной в делах домашних. На это ей всегда не хватало времени, но это, как она думала, могло ей понравиться. Кроме того, она планировала совершенствоваться в катании на лыжах, уделять больше внимания друзьям и родным, выработать в себе дисциплину и, возможно, родить ребенка (большой вопросительный знак).

Когда Эми объявила, что, прежде чем начинать новую работу в качестве директора своего личного фонда, она планирует провести некоторое время в Европе и поучиться готовить и говорить по-французски, ее обвинили в несерьезности. Несерьезность — это именно то, на что она рассчитывала. Ее не беспокоил мелочный характер ее устремлений: с одной стороны, любые подобные устремления можно назвать неглубокими, а с другой — у каждого начинания свой интерес, и каждое могло перерасти во что-то большее. В данный момент она находилась в самом выгодном положении для того, чтобы воспринимать новое. Прежде всего ее решения касались приобретения знаний, или, скорее, культуры в самом широком смысле слова, хотя у нее и не было иллюзий насчет того, что она сможет одолеть что-то более существенное, чем ускоренные курсы.

Ей было не совсем понятно, чем вызвано неожиданно возникшее у нее ощущение, что она теряет связь с миром, но свой порыв самоусовершенствования она связывала с замечанием, случайно услышанным ею в антикварном магазине. В Сиэтле перед рейсом у нее оставался час, который надо было как-то убить, и она бродила по старым улицам недалеко от музея искусств. Эта часть города находилась в процессе преобразования: книжные магазины высокого класса соседствовали с ломбардами и магазинами оружия, тут же были английские антикварные лавки, магазины часов и навигационных приборов, а также агентства местных дизайнеров и декораторов интерьеров. Хозяйка одного из магазинов разговаривала с кем-то из посетителей, и Эми нечаянно услышала этот разговор.

— Зачем же эти вещи так надраили, они же теперь испорчены! — воскликнула женщина, только что вошедшая в магазин. — У вас здесь несколько прекрасных английских образчиков, но они испорчены.

— Местным покупателям они нравятся именно такими. Это поколение выросло на Интернете. Они ничего не смыслят в этом, но думают, что все должно блестеть. Поэтому мы и полируем.

— Это ужасно, — печалилась женщина. — Неужели вы не можете им это объяснить? Дать представление об оригинале, о реставрации?

— Никто их ничему не учил. Если бы не Марта Стюарт, всю культуру ведения домашнего хозяйства спустили бы в канализацию. Они не знают ничего — просто диву даешься. Они не умеют гладить и не знают, как накрыть на стол. Матери их не научили, они работали. И матери сами ничего не знали!

— Они могли бы позволить другим научить их. Консультантам, декораторам.

— Они не знают того, что они этого не знают. Поэтому им не приходит в голову задавать вопросы.