Библия Раджниша. Том 4. Книга 1 - Бхагван Шри Раджниш

управлять даже нашим сном. Днем вы управляете нами: что делать, как делать, куда ходить, куда не ходить. Даже ночью… — скоро вы начнете управлять нашими снами и спрашивать нас: Почему тебе снилось это?’»

Я сказал заместителю ректора: «Вы человек, занимающийся историей, вы должны знать, что один египетский император выпустил приказ — это исторический факт, — фараон издал приказ по всему царству о том, что никто не должен ему сниться. Если кто-нибудь попытается сделать это, то будет приговорен к смертной казни. Естественно, ведь никто не должен прерывать его сон.

Таким образом, ситуация была затруднительной. Следующей ночью ему приснился один из его придворных. Его немедленно схватили. Он изо всех сил старался объяснить: «Я не выходил из своего дома».

Фараон сказал: «Дело не в этом. Почему ты появился в моем сне? Кто ты такой, чтобы нарушать мой сон?» Итак, это сон фараона, его воображение — несчастный человек ничего не мог поделать; он даже не думал о фараоне, но он был наказан. Поскольку он принадлежал двору, то его, конечно, не приговорили к смертной казне, а лишь к нескольким годам тюремного заключения».

Я сказал заместителю ректора: «Вы должны помнить это. Теперь этот человек скоро начнет приказывать: ‘Тебе должно сниться это, а тебе должно сниться то’ и ‘Ты должен видеть сны только до этого момента, а затем все сны должны закончиться’. Я не могу выставлять на обозрение такой абсурд: студенты — свободны. Не должно быть беспокойств и проблем. Никто никому не мешает».

Итак, я пошел, чтобы сказать ему: «Скоро будут неприятности и драка между мной и управляющим. Вы должны заменить или меня, или управляющего; мы не можем сосуществовать вместе. А если вы помните о слове, которое вы дали, то должны заменить управляющего, поскольку он не может доказать, что он прав».

В этот момент он сказал: «Вы видите сидящего здесь профессора — он говорит, что вы мешали ему вести занятия».

Я спросил профессора: «Вы взяли свое утверждение обратно, а я сказал вам, что вы не взяли его обратно. Если вы взяли его обратно, тогда почему вы здесь жалуетесь? Если бы вы не взяли его обратно, то у вас хватило бы мужества, чтобы спорить. Я не мог сидеть там, слушая такие глупости, — это оскорбление университету. Я не мешал занятиям. Вы стали поднимать шум — я старался все уладить».

И заместитель ректора сказал профессору: «Докажите теперь, что он неправ, так как я обещал ему, что если будет доказано, что он неправ, то только тогда против него будут предприняты какие-то санкции».

Но все способствовало мне. Чем больше я конфликтовал с разумными, образованными, культурными, остроумными людьми, тем больше я приходил к выводу, что это очень полезно… ни учебники, ни лекции в классе, а то, что я обычно называл — они их так не называли — занятия, проводимые вне программы обучения. Я обычно называл свои занятия внепрограммными; и они, действительно, вознаградили меня.

Когда первый раз я вошел в университетский класс философии, я впервые встретил доктора Саксену. Действительно, я питал любовь и уважение только к нескольким профессорам. Моими наиболее любимыми профессорами были доктор С. К. Саксена и доктор С. С. Рой — по той простой причине, что они никогда не обращались со мной как со студентом.

Когда первый раз я вошел в класс доктора Саксены, на мне были деревянные сандалии; доктор выглядел немного озадаченным. Он взглянул на мои сандалии и спросил меня: «Почему ты носишь деревянные сандалии? Они производят столько шума».

Я сказал: «Зато они держат мое сознание начеку».

Он сказал: «Сознание? А ты пытаешься держать свое сознание начеку также и другими способами?»

Я сказал: «Двадцать четыре часа в сутки я стараюсь это делать всевозможными способами: когда гуляю, сижу, ем, даже когда сплю. Вы можете верить или не верить, но совсем недавно мне с успехом удалось быть в сознании и начеку даже во сне».

Он сказал: «Занятия в классе закончены — пойдем со мной в кабинет». Все в классе подумали, что я навлек на себя беду в первый же день. Он привел меня в свой кабинет и взял с полки свою докторскую диссертацию, которую он написал тридцать лет назад. Она была посвящена сознанию. Он сказал: «Возьми ее, она опубликована на английском языке, и очень много людей в Индии просили перевести ее на хинди — великие ученые, прекрасно знающие два языка, английский и хинди. Но я никому не разрешал, так как вопрос не в том, хорошо ли ты знаешь язык или нет; я искал человека, который знает, что такое сознание, и я вижу по твоим глазам, по твоему лицу, по тому, как ты отвечал… ты должен перевести эту книгу».

Я сказал: «Это трудно, так как я не знаю хорошо английский, я также не знаю хорошо хинди. Хинди — мой родной язык, но я знаю его настолько, насколько всякий знает свой родной язык. А я верю в определение родного, материнского, языка. Почему каждый родной язык называется материнским языком, языком матери — потому что мать говорит, а ребенок слушает, — вот так дети учатся языку. Именно так и я выучился языку».

«Мой отец — человек молчаливый; моя мать говорит, а он слушает — так я и выучил язык. Это просто язык моей матери, я не знаю его хорошо; хинди никогда не был предметом моего изучения. Я немного знаю английский, но в достаточной мере для ваших так называемых экзаменов, но для перевода книги, которая является диссертацией доктора философии… и вы даете ее студенту?»

Он сказал: «Не волнуйся — я знаю, ты сможешь это сделать».

Я сказал: «Если вы доверяете мне, я приложу все свои усилия. Но я должен сказать вам одну вещь, что если я обнаружу что-то неправильное в ней, то сделаю снизу редакционное примечание, поставив в этом месте звездочку, обозначающую, что здесь ошибка и как должно быть правильно. Если я обнаружу что-то пропущенное, то я поставлю звездочку и сделаю сноску о том, что пропущено и в какой части».

Он сказал: «Я согласен с этим. Я знаю, там есть много пропущенных вещей. Но ты удивляешь меня: ты даже еще не