След «черной вдовы» - Фридрих Незнанский

Конечно, Виктор ни в какое сравнение не идет с Максом, куда тому до дяди — можно сказать, во мно­гих отношениях! Но пытающейся хотя бы выглядеть свободной Светлане, с ее богемным отношением к сво­ей жизни, все больше не нравилось словно бы наигран­ное, а не искреннее, не врожденное отношение Виктора ко всему, что его окружало, включая даже личный рас­порядок дня. Напрашивалось невольное сравнение: будто в тюрьме, где каждый шаг регламентируется законом либо местным начальством. Поначалу сравне­ние показалось нелепым, слишком надуманным, но по­том она вспомнила, что рассказывал ей Макс о своем дяде, и Светлана невольно задумалась. И прежде всего над своим будущим. Не вечно же ей «утешать» бывших уголовников, тем более что ни ей, ни уж, конечно, им не дано в точности предугадать даже не самое отдален­ное собственное будущее. Естественно, что на фоне та­ких «крамольных», в сущности своей, мыслей Светла­на раздражалась все чаще и чаще — и по поводу, и по­рой без всякого повода. Портила настроение себе, Вик­тору, что в конечном счете обратно на ее же голову и сваливалось, усугубляя капризы и доводя их едва ли не до конфликтов. Она понимала, что однажды Нестеров может вдруг плюнуть на все ее капризы, выгонит к чер­товой матери — и хана тогда и Большому театру, и бла­гополучию, и многому другому, что давно стало при­вычным в жизни. Понимать-то умом понимала, а все равно будто кто-то ее подталкивал под локоток, прово­цировал... Характер, что ли, такой сволочной? Вроде нет. Тогда отчего же? Это ведь большое везение, что Виктор чаще всего относится к ее капризам именно как к капри­зам, и не более. Нет, надо, конечно, иметь совесть...

Вот так Светлана в какой-то уже бессчетный раз решила для себя, но тут же едва не взорвалась. Ну по­чему, черт его задери, нужно обязательно именно с утра, именно в воскресенье и именно ехать в проклятую, на­доевшую хуже горькой редьки эту «Славянскую»?! Не­ужели в столице нет более подходящих мест для обяза­тельного десятичасового завтрака?! Что там, медом ему намазано?! Ну если ты хочешь обязательно куда-то ехать, где-то «производить впечатление», то почему это необходимо делать исключительно в «Славянской»? Где каждый второй посетитель — в любое время дня или ночи — откровенный бандит, достаточно взглянуть на их морды, в их глаза, не говоря уж про их «прикид».

Виктор Михайлович, душевный настрой которого, по всей вероятности, был ничуть не лучше, чем у его дамы, будто разгадал ее мысли. Повернулся к ней, по­смотрел с легкой усмешкой и сказал:

— Я в принципе не настаиваю сейчас, чтобы ты там торчала со мной... Просто хочу тебе напомнить, — тон его стал жестче, — что завтрак для меня еще и работа. По правде говоря, чаще получается именно так. А если тебе скучно, я не настаиваю. Дима высадит нас с Оле­гом, а тебя отвезет туда, куда ты скажешь. Но он будет с тобой. И когда я освобожусь и позвоню, вы подъеде­те за нами. Устраивает такой вариант?

Она молчала, раздумывая. И это вызвало его раз­дражение:

— Ты можешь ответить по-человечески?! Без веч­ных своих фокусов... мать их...

— А ты можешь не кричать на меня?! — взорвалась, в свою очередь, Светлана. — И оставь, пожалуйста, свою матерщину для тех, на кого распространяется твоя власть! А я тебе — не игрушка! И не прислуга, чтобы мною помыкать!

— Дурь собачья... — пробормотал он, остывая. — Кто тобой помыкает?.. Вон шнуровка порвалась, — он ткнул пальцем в загорелую до бронзового цвета икру ее роскошной ноги, закинутой на другую ногу. — И что у тебя за манера такая —ляжки выше головы задирать? Ты не в театре у себя. И зрителей здесь нет! Сядь нор­мально, не дразни ребят...

— Да не дразню я никого, — огрызнулась Светла­на. Но вольготно закинутую действительно выше го­ловы ногу опустила и, согнувшись, сперва раскрутила, а затем, связав оборванные кончики, начала заново за­тягивать шнуровку золотистой, сшитой по греческому образцу сандалии. — А что у тебя хоть за дело-то? На­долго? Может, мне и нет смысла куда-то ехать, а, Витя?

По ее мягкому тону он понял, что она пошла на при­мирение. И сам расслабился.

— Понимаешь ли, какая беда... Не помню, говорил тебе, нет? Буквально днями Герхарда замочили какие- то суки... В Дюссельдорфе...

— Это твой банкир? — Светлана искоса, не подни­мая головы, взглянула на него. — Ты говорил. Кого-то подозреваешь?

:— Подозреваю — не то слово. Я почти уверен. По­чти... И велел проверить. Если только подтвердится... Словом, сейчас у меня стрелка с председателем совета директоров НКБ, он вчера прилетел. Надо срочно пе­ретереть... Я уж думал было лететь к немчикам, а тут он сам объявился.

— Ты ж и меня хотел с собой взять! Или уже забыл?

— Я вообще ничего в жизни не забываю, уж тебе-то пора бы это знать. Ничего, не теперь, так позже слета­ем. У меня там все равно свой интерес имеется, ну а ты отдохнешь, что ли... на альпийском курорте. Как раз к новому твоему московскому сезону. Есть одно класс­ное местечко, Гармиш-Партенкирхен называется. Я бывал. Мне нравится... Даже виллу одну себе присмот­рел. Вот, может, заодно и это перетрем.

— Да что у тебя одни бесконечные терки! Ты что, и с этим немцем на бандитском языке разговариваешь? Или как там у вас положено? Ботаешь?

— С чего ты взяла? По фене уже никто в бизнесе не ботает! Ха! Небось Макс научил, да? С него станется... Ух, е-о-о!

От резкого, непредвиденного торможения Нестеро­ва швырнуло лицом на спинку переднего кресла. Свет­лана тоже едва удержалась, чтобы не упасть на пол са­лона, но головой ударилась довольно-таки больно.

— Ты чего?! — заорал Нестеров на водителя. — Дрова везешь?!

— Да светофор, мать его! — Олег выругался и обер­нулся к хозяину. — Я ж велел вам пристегиваться! Ну, Виктор Михалыч! Ну, е-мое!

— При чем здесь твой светофор?! — продолжал кри­чать Нестеров, обеими ладонями растирая ушибленное лицо — показалось, будто на какой-то миг он даже ослеп.

— Он же всегда тут зеленый! — выкрикнул водитель Дима — бывший спецназовец. И вдруг завопил истош­ным голосом: — Ложись!!!

Но его крик остановил — или оборвал — громкий треск автоматных очередей, от которых в одно мгновение осыпались затемненные стекла джипа и залязгала крас­ная металлическая обшивка, превращаемая в решето.

Светлана, в буквальном смысле уткнувшаяся носом в пол салона, почувствовала, как в ее спину воткнулись сотни колючек, затем ее остро обожгло, и следом сверху обрушилась совершенно уже неимоверная тяжесть, со­гнула ее, сплющила, сдавив тело девушки пополам, не­сколько раз дернулась и затихла. А Светлана, не в си­лах и рта открыть, чтобы набрать хотя бы воздуха в стиснутую грудь, ощутила, как на ее обнаженную спи­ну, опаленную сильной болью, полилось что-то мок­рое и горячее, стекая на пол по согнутым плечам и шее. И Светлана потеряла сознание...

— Александр Борисович...