О любви и смерти - Макс Фрай

Мы был зеленым потоком кьёнгх и потом еще буду. Точнее, мы суть зеленый поток кьёнгх – вечно-всегда. В нашем языке только два грамматических времени: «кратко-всегда» и «вечно-всегда», первое подходит для разговоров о сиюминутном, второе – чтобы описывать воспоминания и намерения. Какая важная подробность, огромное счастье ее вспоминать!

Еще одно огромное счастье – вспоминать, что всегда (в данном случае «вечно-всегда») мы сижу рядом с Суйён, и они с азартом и увлеченностью дилетанта разглагольствует о невозможности сохранения четырехсмысленного сознания в условиях абсолютного преобладания «тронг» – жесткой плотной материи, препятствующей большинству живых потоков и практически всем чистым. О ее существовании, хвала чистому свету Райны, известно только теоретически. Сталкиваться с горькой непроницаемостью тронг еще и дома – это было бы чересчур.

Хотя в первый краткий (пережитый вне дома, а значит, не вечный) миг это даже интересно. И совсем не так страшно, как принято считать. Мы вечно-всегда прав!

Мы тогда был (вечно-всегда есть) совсем дурак, юный, вдохновенный и страстный. Который, будем честны, вообще понятия не имел о том, что такое тронг, но твердо знал, что сила высшего острия четырехсмысленного сознания безгранична. И выкрикнул, для убедительности вспыхнув по периметру ярким лиловым, как в детстве: «Вы кратко-всегда ошибаешься, глупый прекрасный Суйён, мы вам это доказываю вечно-всегда!»

И сейчас прошептал, зажмурившись от наслаждения: «Глупый прекрасный Суйён, мы кратко-всегда побеждаю тронг, вы вечно-всегда проигрываешь наш спор! С вас выпивка, готовься. Мы вечно-всегда, «скоро», как говорят опьяненные силой тронг, возвращаюсь домой».

И отвернулся от зеркала. Потому что слишком много радости, памяти и чистого света кьёнгх сразу – невыносимо. Себя надо принимать как лекарство, щадящими дозами. А то подействует как яд.

…Пошел в кухню. Залпом выпил стакан воды, сразу же налил второй и тоже выпил. Сказал почему-то вслух:

– Там, где я пройду, будет разливаться беспричинная пьяная радость, как будто подул ветер, принесший запах весны.

Прозвучало очень глупо, зато было правдой. Он это точно знал.

Посмотрел на часы. До одиннадцати еще два с половиной часа, до Ратушной площади минут пятнадцать пешком. Значит, что? Значит, правильно, можно успеть дочитать тот смешной детектив, выяснить, кто убийца, а потом уже с чистым сердцем отправляться в кафе.

Конечно, давал себе честное слово до Нового года не устраиваться ни на какую работу, ну так в шею никто и не гонит. А чашка дармового кофе ни одному чудовищу не повредит.

Изредка приходили, вернее, мерещились козы, оливковая и зеленая, заглядывали в окно. Темный горизонтальный зрачок козьего глаза казался щелью какого-то диковинного автомата по продаже неведомо чего. Кинь монетку, узнаешь.

Монетки, впрочем, не нашлось. Так и не узнал.

Кроме коз тут не было никого. Дни тянулись невыносимо долго – жаркие, томительные, не заполненные ни событиями, ни переживаниями, ни даже рутинными делами, вообще ничем.

Сперва в доме были книги, они валялись повсюду, стопками и по одной. Пытался читать, но оказалось, что в отсутствие собственной истории чужие не развлекают, а только утомляют, и жара от них словно бы сгущается, хотя какая тут может быть связь. Кое-как пролистав пару дюжин почти одинаковых в своей бессмысленности романов, бросил эту затею. Несколько дней спустя книги исчезли, словно бы обидевшись на невнимание. Не сразу это заметил, но заметив, пожалел о пропаже. Не потому, что вдруг захотел почитать, просто сожаление оказалось довольно интенсивным чувством и привнесло в жизнь куда больше разнообразия, чем попытки занять себя чтением.

Всегда подозревал, что быть безумным скучно. Подтвердилось.

Больше всего не хватало воспоминаний. На них можно было бы опереться. И коротать время, перебирая их в уме, наверняка было бы интересней, чем просто разглядывать потолок, стены, пол, гладкие розовые ладони и аккуратные пальцы ног, слишком чистые для человека, который всегда ходит босиком.

«Человек, который ходит босиком» – это все, что он знал о себе наверняка. Даже лица своего не мог вообразить. Какое оно? Пытался разглядеть свои отражения в козьих глазах, но они были совсем уж крошечные.

Но, по крайней мере, понимание, что происходит, никуда не делось. Ничего не помнил, но откуда-то знал, что прежде у него была совсем другая жизнь, и потом снова будет – долгая, увлекательная, заполненная невообразимыми делами, радостями, бедами и любовью. А то, что происходит сейчас – просто игра. Похоже, довольно глупая. Интересно, зачем я в нее играю? Почему согласился? Это такая традиция? Обряд инициации? Тайное запретное удовольствие для узкого круга избранных? Способ заработать? Или просто повальная мода? Этого тоже не помнил. Просто теоретически рассуждал, что могут быть разные варианты.

Откуда взялась информация, необходимая, чтобы сочинить все эти версии, отдельный вопрос. И он, конечно, оставался без ответа.

Дом был абсолютно пуст. Спать приходилось на полу; впрочем, было довольно мягко. Похоже, пол только казался полом, а на самом деле являлся чем-то другим. Диваном? Надувным матрасом? Облаком? А кстати смешно, если действительно облаком. Тогда это означает, что я – ангел. Причем даже не падший, а просто потерявший сознание там у себя на облаках. Вопрос: почему мне до сих пор не брызнули в лицо каким-нибудь веселым летним дождем, или какие там у нас бывают лекарства? Иногда даже бормотал вслух: «Ну давайте же, приводите меня в чувство! Должен быть способ. Думайте, думайте!» Но вместо этого думал сам: «Интересно, откуда я знаю про ангелов? И про облака? И про диваны с надувными матрасами? Здесь всего этого нет».

Не было в доме ни стола, ни стульев, ни шкафа, ни вещей, которые в этом шкафу можно было бы хранить. На нем, впрочем, была какая-то одежда. Носил ее, не снимая, стараясь не думать о том, как, должно быть, она пахнет потом. Сам, впрочем, не чувствовал ни неприятного запаха, ни зуда, ни каких-то иных неудобств. Что отчасти даже жаль – поиски возможности помыться и постирать одежду могли бы помочь скоротать время. Но таких поблажек, надо понимать, не полагалось.

Все это, впрочем, ерунда. Что действительно плохо – в доме не было лестниц. И даже порог находился на одном уровне с землей. А вокруг – бескрайняя степь, ровная, как поднос, на котором подают Господу утренний кофе.

Кофе здесь не было тоже. Не то чтобы хотел его выпить, но смутно помнил, что это такое. Воспоминания не были чувственными, просто набор фактов: кофе – это ароматный бодрящий напиток темно-коричневого цвета, который я люблю.

Знать бы еще, кто такой у нас «я».

…Что такое «я», даже не пытался разобраться. Никогда не любил тщетных усилий. Зато пытался разобраться с лестницами, вернее с их отсутствием. Потому что помнил правило: нужно спуститься еще на одну ступеньку. Тогда начнется новый этап игры. Возможно, он будет интересней текущего. Да практически гарантировано. Хуже, чем сейчас, вполне может стать, а вот скучнее – это надо очень постараться.