Театр китового уса - Джоанна Куинн

проводят дебрифинг Кристабель, смотрят на сахарницу, будто в растерянности от ее пустоты. Они произносят успокаивающие слова. Они приветствуют ее дома.

– Есть новости от Пьера? – говорит она. – С ним все в порядке?

Они опускают тему Пьера и переходят к тому, что известно о ситуации в Париже: о провале округа «Маг». Именно это, считают они, привело к поимке агентов в других округах, включая «Пастух», и аресту многих групп Сопротивления. «Маг» был амбициозен в своей области влияния, его контакты многочисленны, паутина раскинута далеко и широко.

У мужчин есть папка, которую они иногда просматривают, будто сверяясь с подробностями. Кристабель понимает, что не видела их прежде в офисе. Они рассказывают о подозрениях, что враг внедрился в «Маг» еще в июле, когда радист несколько раз не выполнял проверку безопасности, даже после выговора из Лондона. Радист должен знать, что проверка должна предварять пересылку любого сообщения в штаб-квартиру.

– Опуская проверку, радист, конечно, давал знать, что находится в руках врага? – говорит Кристабель, думая о Софи, которая никогда бы не совершила такой ошибки.

Офицеры кивают. Они говорят, что, к сожалению, тоже теперь пришли к этому выводу.

Кристабель отмечает «теперь».

Она говорит:

– Послушайте, я ничего не знаю о «Маге». Но я могу рассказать вам о «Пастухе». О нем я много знаю.

И снова мужчины не обращают внимания на ее слова. Они полагают, что один из британских агентов в «Маге», позывной «Габриель», не был пойман гестапо и по-прежнему в городе. Они получали отчеты о том, что его видели. Но они не получали вестей от него самого, и он как будто не стремится покинуть территорию раскрытого округа. Они беспокоятся – она отмечает мягкие слова, церемонное обращение, – что он мог быть скомпрометирован.

Она ждет вопроса.

Мужчины переглядываются. Это, говорят они, необычно – раскрывать личность агента, но учитывая важность безопасности в это критичное время военных действий, они считают это необходимым. Агент, известный как Габриель, – ее двоюродный брат, Дигби Сигрейв. Не знает ли она о его возможных контактах в Париже? Был ли он на связи с кем-то оттуда до войны? Есть ли место, куда он мог направиться?

В этот миг она благодарна за разыгранный допрос, который проводился в Новом Лесу, и инструктора, который советовал отвечать на конкретный вопрос, а не на ожидаемый.

– Наша гувернантка была парижанкой, – говорит она. – Эрнестина Обер. Я не знаю, живет ли она по-прежнему там.

– Вы когда-либо ездили с вашей гувернанткой в Париж? – спрашивают они.

– Нет, – говорит она. – Мы ездили в Нормандию.

– Вы были в Париже с кем-то еще?

– Нет. Единственным другим местом во Франции, которое мы посещали, был Прованс. Наша подруга Миртл возила нас туда на мой двадцать первый день рожденья.

– Другие семейные поездки?

– Никогда.

Это может помочь, говорят они. Делают несколько записей. Они понимают, что ситуация может быть сложной, учитывая семейные связи, но не давал ли ее двоюродный брат каких-либо намеков, что у него могут быть – симпатии – нет, возможно, лучше сказать, – сомнения. У него были сомнения? Были ли, не знает ли она, какие-либо причины на то, чтобы он не смог?..

Предложение повисает в воздухе. Она знает – они ждут, чтобы она заполнила пустоты, но предпочитает не помогать им в этом.

– Я не уверена, о чем вы меня спрашиваете, – говорит она. – Мы не связывались с двоюродным братом с прошлого года. Я не знаю, что он делает в Париже. Не могу представить, что, по вашему мнению, я могу знать. Вы же меня не поэтому вернули?

Раздражение в ее тоне встречено спокойным безразличием. Они говорят, что вернули ее для собственной безопасности после раскрытия ее округа. Они пытаются вызнать детали из беспокойства, что Габриель мог быть скомпрометирован по собственной воле или вражескими усилиями.

Один из мужчин достает лист бумаги из папки и кладет перед другим, который смотрит на него и говорит:

– Вы какое-то время провели в Австрии. Это верно?

– Каталась на лыжах, – говорит она, осознавая в этот самый момент, почему ее допрашивают сотрудники другого отдела: она больше не часть своей команды. Она связана с возможным вражеским агентом. Она под подозрением.

В тот же день она садится на забитый поезд до Дорсета, втискивается на сиденье у окна, откуда смотрит на вечернее небо, оставляя позади Лондон. Темные тучи кружатся над сельской местностью, неприступные, как боевой корабль, и брызги дождя стекают по окну. На горизонте единственная полоска лимонного света, как щель под дверью. Безлистные деревья вдоль железной дороги – лишь связки веток, костлявые ведьмовские пальцы, безумно указующие в тысяче голых обвинений.

Она так глубоко погружена в мысли, что, когда кондуктор, пробирающийся по проходу, забитому стоящими пассажирами, просит, пожалуйста, предъявить билеты, она автоматически начинает искать в кармане пальто papiers[57] Клодин.

Сидящий рядом моряк с вещмешком на коленях дружелюбно говорит, смердя пивом:

– Я всегда теряю билет. Я бы и голову потерял, не будь она прикручена. – Его большое тело качается к ней с каждым толчком поезда. Ей хочется вытащить нож и вонзить ему прямо в лицо. Но у нее больше нет ножа, и больше нет papiers. У нее есть билет в одну сторону до Дорчестера.

(– Мы с вами свяжемся, – сказали мужчины из Орга, – а если вы получите сообщение от двоюродного брата, мы будем благодарны, если вы дадите нам знать. Немедленно.)

Игра теней

Ноябрь 1943

Бессонница – привычка, с которой тяжело бороться. Проснувшись в пять, Кристабель спускается к океану – единственное живое существо, кроме серебристых чаек и их траурных звуков: протяжных криков, затем повторяющегося клекота. Тире тире точка точка точка точка. Тире тире точка точка точка точка.

Дочеловеческий мир перед рассветом окрашен дикой и порывистой свободой. Море густое, бурное, северо-восточный ветер вздымает его высоко и резко. Ощущение необъятного действия. Длинные травы вдоль побережья склоняются и дрожат, склоняются и дрожат, расходясь волнами.

Галечный пляж под Сил-Хэд в глубокой тени, скалы – черные тени на фоне неба. Золотой свет зари падает на далекие приморские здания Веймута, прежде чем пробраться кружным путем к Чилкомбу.

В театре по земле разбросаны листья. Грядки с овощами были вскопаны и засыпаны слоем компоста. Кто-то снял все подпорки для малины и аккуратно перевязал бечевкой.

Распахнув двери в амбар, Кристабель находит лопаты и тачки. Она отталкивает их с дороги, пробирается к задней части здания, где под грудой мешковины находит кусок деревянной декорации, мешанину ламп и чемоданы, набитые костюмами. Немного растрепанных чучел. Винный