Анри Бергсон - Ирина Игоревна Блауберг

что некоторые места из «Многообразия религиозного опыта» – работы Джеймса, которая была особенно важна для Бергсона и к которой мы вскоре обратимся, вполне с ней согласуются. Нам интересна здесь, как и в других аналогичных случаях, собственная оценка Бергсона, и именно она объясняет тот факт, что прагматист Джеймс и метафизик Бергсон так хорошо находили общий язык.

10 апреля 1911 г. в Болонье состоялся очередной философский конгресс, где Бергсон выступил с речью «Философская интуиция». Речь эта вызвала большой интерес у участников конгресса, много обсуждалась и была вскоре переведена на другие языки[390]. С конгрессом связано одно любопытное свидетельство. Бергсон познакомился здесь с итальянским неогегельянцем Бенедетто Кроче. Завязалась беседа, во время которой Кроче сопоставил ряд идей Бергсона и Гегеля (в частности, это касалось критики научных понятий и абстрактного интеллекта). Вот рассказ самого Кроче о реакции Бергсона на его сравнение: «“Это меня удивляет, – ответил он, – ведь Гегель был интеллектуалист”. – “Нет, он был полной его противоположностью. Почитайте Феноменологию; он предстанет перед вами почти что как поэт, драматург и романист”. И честный Бергсон, который, как человек выдающийся, не боялся признать границы своих познаний, ответил мне: “Скажу вам откровенно: я никогда не читал Гегеля. Однако, конечно, придется решиться на это”»[391]. Кроче в душе засомневался в том, что данное намерение будет реализовано: какой в этом смысл, если философ уже твердо стоит на своих позициях и не собирается их менять? Разумеется, он был поражен словами Бергсона. Быть философом и не читать Гегеля – такое у него просто не укладывалось в голове. Впрочем, этот пробел вполне объясним. Бергсон, конечно, знал в целом концепцию Гегеля, но из «вторых рук», в изложении. Он почти не ссылается на Гегеля в основных работах, но порой обращается к нему в лекциях. Гегель был для него представителем той традиции, против которой он сам когда-то восстал, и общих знаний о нем Бергсону было достаточно. Мы отмечали выше, что и с современной ему философией он был не особенно хорошо знаком. Так, он поздно прочел Ницше[392], мало читал Гуссерля[393], некоторые философские направления были ему известны только понаслышке. Распорядок жизни и избранные им сферы и метод исследований практически не оставляли ему времени для знакомства с тем, что не имело к нему непосредственного отношения: подготовка все новых курсов лекций, необходимость углубленного анализа огромной научной литературы лишали его возможности двигаться вширь в самой философии, особенно если к этому не подталкивали интересы текущей работы. Конгрессы позволяли ему хотя бы отчасти восполнять некоторые пробелы, составлять мнение о том, что творится в философском мире.

Выступления на конгрессах, общение с философами из разных стран способствовали росту международной известности Бергсона, чьи книги были уже переведены на многие языки и вызвали большой интерес за пределами Франции, в том числе в Англии и США[394], а также в России[395]. Его лекции в Коллеж де Франс привлекали и зарубежных интеллектуалов. Греческий философ Казанзакис прослушал его курс в Париже еще зимой 1907 г., а позже переводил его работы и писал о нем; зимой 1910–1911 гг. слушателем Бергсона был и Томас Элиот, чье творчество также сохранило следы влияния его идей[396]. Да и сам Бергсон все чаще покидал Париж и выступал в зарубежных университетах. Осенью 1911 г. он прочел в Лондоне, Бирмингеме и Оксфорде курсы лекций о природе реальности и человеческой души. Лекции имели исключительный успех: аудитории были переполнены, события освещались в прессе, где излагалась, подчас очень подробно, суть высказываний «знаменитого французского философа». Заметки в центральных газетах пестрели заголовками «Поклонение Бергсону», «Триумф Бергсона»; здесь говорилось о том, с каким напряженным интересом следила аудитория за каждым словом этого человека с «изысканной внешностью» и «необыкновенно проницательными глазами»[397], от которого исходила такая внутренняя сила, что он буквально приковывал к себе внимание слушателей. Оксфордский университет присвоил ему звание доктора естественных наук.

Америку Бергсон впервые посетил в феврале 1913 г., он был направлен туда по приглашению Колумбийского, Принстонского и Гарвардского университетов и по рекомендации Совета Парижского университета. В Колумбийском университете он прочел лекции по теории познания и на тему «Духовность и свобода». На обратном пути из Америки, 28 мая 1913 г., он остановился в Лондоне, где был избран президентом «Общества психологических исследований» (Society for psychical research) и прочел там лекцию. В июне того же года, вернувшись в Париж, Бергсон выступил на заседании Франко-американского комитета с рассказом о своих впечатлениях (судя по всему, тогда подобные поездки были еще довольно редки). Правда, в Америке, по его словам, ему немногое удалось увидеть – столь насыщено было его время всевозможными встречами, выступлениями, дискуссиями. В Нью-Йорке он оценил новый стиль в архитектуре: небоскребы не показались ему уродливыми, как он ожидал, слушая рассказы других; наоборот, он нашел их красивыми. Он высказал в выступлении ряд общих суждений о характере американского народа, об «американском идеале», подчеркнув, что его прежние представления, вынесенные из американской литературы и философии, в целом совпали с личными впечатлениями. «Доминирующей нотой» американской души ему показался идеализм, под которым он понимал не только интерес к духовной культуре (выражавшийся, в частности, в развитии меценатства, в огромных пожертвованиях на университеты, музеи, библиотеки), но привычку видеть смысл и цель жизни в реализации «чего-то, чего еще не существует и что, однажды осуществившись, придаст жизни более богатое содержание и новое значение»[398]. В целом, по Бергсону, это можно определить как идею максимальной самоотдачи ради наибольшего получения – но не исключительно богатства; на его взгляд, материальный достаток для американца – это своего рода «свидетельство, с помощью которого он доказывает другим, а главным образом самому себе, что он сделал все то, что мог сделать, что он… вознес свою энергию на максимально возможный уровень эффективности» (р. 383). Убеждение в том, что основной чертой американского народа является «бескорыстие, внешний признак благородства» и что США были созданы, в отличие от остальных государств, возникших в результате колонизации, не ради материального интереса, а на основе «чистой идеи», Бергсон сохранил на всю жизнь[399]. Такое отношение к Америке, контакты, завязанные во время этой поездки, впоследствии сыграют, как мы увидим, важную роль в его судьбе и – в какой-то степени – в судьбе Франции.

Зарубежная деятельность Бергсона продолжилась весной 1914 г., когда он прочел в Шотландии, в Эдинбурге, курс из 11 лекций, посвященный проблеме личности. Планировался и следующий курс, с развитием этих идей, но намерению не суждено было осуществиться – помешала начавшаяся война.

В эти