Дерево-людоед с Темного холма - Содзи Симада

Эти слова Митараи, кажется, обрадовали Леону: на ее лице наконец появилась улыбка. Митараи, обычно говоривший очень прямолинейно, умел в нужный момент скрыть сложные эмоции и найти очень правильные для собеседника слова.

– Вы готовы начать работу завтра? – спросил я.

– Конечно. Благодаря вам у меня появилось столько сил! Раньше мне казалось, что я родилась, чтобы страдать и испытывать боль…

– Но такие люди всегда вдохновляют других, – заметил я.

– Сомневаюсь в этом. Мне всегда казалось, что окружающие только и ждут, когда я умру.

– Как будто на вас натравили кредиторов.

– Кредиторов?

– У вас есть талант, – сказал Митараи. – Но вы получили его, собрав, как налог, с множества обычных людей – безымянных и безголосых – небольшими порциями. Ваш талант – это долг. Вы должны жить, чтобы отплатить всем этим людям.

Леона задумалась.

– О… Досадно, что я не в состоянии понять то, о чем вы сейчас говорите. Но, уверена, однажды я смогу понять! Вот бы вы могли спасать меня время от времени… В конце концов, я унаследовала ужасные черты своего отца, а это…

– Это всего лишь ваше воображение. У современной науки нет доказательств подобных идей. Не более чем фантазия. ДНК – весьма стабильная структура, которая редко меняется: ошибки при ее копировании возникают с частотой один на десять миллиардов раз! Это и есть вероятность естественной мутации. Однако если посмотреть на эволюцию живых организмов, то видно, что они не меняются с такой скоростью. Значит, вполне вероятно, что мутации могут не передаваться следующим поколениям.

Леона медленно кивнула.

– Я планирую исполнить последнюю волю матери. Я не выйду замуж и не заведу детей.

– Решать только вам, – заключил Митараи.

* * *

Закончив ужин и выйдя на улицу, мы обнаружили, что поднялся ветер – легкий ветерок, не слишком холодный, освежающий после приятного ясного дня. Я шел, перекинув через плечо сумку с обувью и прочим барахлом.

Спускаясь по склону Темного холма, я вспомнил о Марико Мори. Где она сейчас? Леона не хотела выходить замуж. А Марико Мори, одержимая мыслями о скором замужестве, вряд ли сможет найти себе пару, пока будет помнить о Таку Фудзинами, погибшем при таких ужасных обстоятельствах. Я стал немного понимать, как тяжело в этом мире быть женщиной.

Мы прошли торговую улицу Фудзидана; впереди показался перекресток у станции «Тобэ». Когда-то мы расстались здесь с Марико Мори, чтобы подняться по склону вместе с Тэруо и Юдзуру.

Леона предложила подбросить нас обратно на Басямити, но Митараи отказался – он хотел пойти домой пешком. Было решено попрощаться здесь.

Леона достала из сумки слегка потрепанную тетрадь.

– Ее оставила мне мать. Думаю, это прольет свет на оставшиеся тайны. – Она протянула тетрадь Митараи.

– Вы позволяете нам прочесть?

– Я бы хотела, чтобы вы оба прочли ее дневник. Но у меня все же есть просьба. Не могли бы вы не публиковать правду о произошедшем еще три года? Потом моя нынешняя работа подойдет к концу, и жизнь окончательно нормализуется.

– Понимаю. Думаю, Исиока-кун сможет вам это пообещать, – ответил Митараи.

– Конечно обещаю! – сказал я.

– Большое спасибо за вашу помощь! Я никогда этого не забуду, – сказала Леона и пожала руку Митараи.

Затем была моя очередь. У нее была тонкая, изящная рука. Коснувшись ее, я вдруг вспомнил ночь пожара в доме Фудзинами, когда Леона вела себя странно. Плача, как ребенок, она не переставая твердила, что хочет пойти за дерево и спуститься вниз. Я тогда решил, что в нее вселился злой дух. Что же это было?

Ночью на Темном холме стояла непроглядная тьма. Уличных фонарей почти не было, мы никого не встретили по пути. В магазине игрушек было тихо, ставни плотно закрыты.

Леона, переставляя свои стройные ноги, пошла вверх по склону. Глядя на нее, я думал, что эта прекрасная девушка, должно быть, была не из нашего мира. Некоторое время мы провожали ее взглядами, затем развернулись и пошли к станции.

– Митараи-сан! – раздался сзади голос Леоны.

Мы остановились. Девушка стояла немного позади магазина игрушек.

– Я не сдамся! – гордо заявила она, стоя у подножия холма. Затем резко развернулась и убежала прочь.

Я не видел выражения лица Митараи в тот момент. Было темно. Небо усеялось звездами, но луны не было видно.

В дневниках госпожи Ятиё Фудзинами были записи о ней самой и о ее жизни с бывшим мужем – Джеймсом Пэйном. В них можно было встретить некоторые описания жизни мистера Пэйна в Шотландии, но это, вероятно, были не более чем ее собственные домыслы, основанные на его немногочисленных рассказах. Маловероятно, что он добровольно рассказал своей молодой японской супруге об убийстве девушки Клары, которое он совершил в молодости. Однако ее догадки, изложенные в этих записях, на самом деле не сильно отличались от действительности.

Ятиё начала вести дневники уже после того, как убила своего мужа и заняла его кабинет. В тексте встречалось много упоминаний камфорного лавра. Должно быть, все дело в том благоговении, которое люди ее поколения испытывали к этому старому дереву. Стоит отметить, что Ятиё была довольно умелым писателем.

Ее план заключался в том, чтобы после расправы над мужем и убийства своих детей уничтожить эти записи и расстаться с собственной жизнью. Однако в ночь, когда Ятиё покинула больничную палату, чтобы убить Юдзуру, она не была уверена, что выживет, поэтому запечатала блокнот с записями в конверт и передала его директору больницы Фудзидана – человеку, которому могла доверять.

Если б она умерла, это значило бы, что Леона выживет. Тогда записи отдали бы ей, чтобы донести до нее всю серьезность ситуации, и убедить девушку не заводить детей. Если б Ятиё удалось вернуться в палату живой, то она, конечно же, попросила бы конверт обратно.

По какой-то причине директор больницы не отдал конверт Леоне после смерти ее матери, а хранил его в течение полутора лет. Он вспомнил о нем лишь на смертном одре, решив наконец передать его девушке. Вероятнее всего, он сам прочел записи и не решался исполнить последнее желание Ятиё. Но, в конце концов, записи оказались у Леоны. И теперь попали к нам.

Фрагменты этих записей я уже понемногу включил в свой текст. Решив, что имеет смысл изложить не только мою точку зрения на произошедшее и оставить назидание будущим поколениям, я включу в текст книги истории других людей, хорошо понимавших ситуацию, – это повысит достоверность моего рассказа.

В конце этого длинного и затянувшегося повествования я представлю все, что осталось от записей госпожи Ятиё Фудзинами. Для этого я оставляю целую главу. Похоже, она делала записи время от времени, начав довольно давно. Очевидно, что последние страницы были втайне написаны уже в больничной палате, с большим трудом, не слушавшейся ее рукой. Почерк в них настолько нечеткий и искаженный, что его едва можно разобрать. Я с содроганием думаю о мучениях, через которые прошла госпожа Ятиё, заставляя себя продолжать писать.