Падение Стоуна - Йен Пирс

Мне несвойственно тратить время на описания характера шестнадцатилетних подростков, но поскольку молодой Жюль теперь влиятельная фигура во Франции и поскольку я с гордостью могу претендовать на то, что сделал его таким, думаю, стоит ненадолго отвлечься на надлежащий рассказ о нем.

Как я и говорил, он был старшим сыном в бедной семье, с отцом ленивым пьяницей дружелюбного нрава, и матерью, суетливым комком нервов, которая жила в вечном мареве кризиса и отчаяния. В одной комнатушке ютились родители и пятеро детей, некоторые из них были самыми плохо воспитанными и омерзительными младенцами, каких я только встречал. Что они не закончили свою жизнь в тюрьме или хуже того, они обязаны главным образом трудам Жюля, который взял на себя тяготы родительства, по праву принадлежавшие другим. На деле к двенадцати годам он был закоренелым преступником, экспертом по части краж овощей и фруктов с рыночных прилавков, молока из молочных, сосисок и мяса из фургонов поставщиков, одежды из магазинов. Также он совершенствовался в карманничестве, пока я не убедил его, что эта карьера не слишком разумна.

— Риск чересчур велик, а прибыль не поддается подсчету, — строго сказал я, грозя ему моим бумажником. — И, как я понимаю, наказание во Франции за подобную деятельность исключительно сурово. Ты слишком молод, чтобы следующие несколько лет провести в тюрьме. Ее вообще лучше избегать.

Он не вполне понимал, как расценивать мои замечания: в конце-то концов, я поймал его руку у себя в кармане и крепко сжал запястье, чтобы он не сбежал. Он пискнул от боли, стараясь вывернуться и привлекая взгляды прохожих на рю де Ришелье, по которой я возвращался с ленча. Я подождал, пока он поймет, что от меня не освободиться, и не успокоится.

— Хорошо, — сказал я, когда трепыхания стихли. — Насколько я разбираюсь в подобных вещах, никогда, никогда не следует работать в одиночку, тебе требуется кто-то, кто бы отвлекал внимание лица, чьим бумажником ты восхищаешься. Во-вторых, неразумно красть у джентльмена: джентльмены гораздо нелюбезнее и более склонны к насилию, чем простой рабочий люд, и не помешкают вызвать полицию. Собственностью владеет только тот, кто умеет эту собственность сохранить. В третьих, как и большинство хорошо одетых людей, я держу в бумажнике очень немного наличных денег, а гораздо больше — в банке. Если хочешь серьезный куш, предлагаю тебе обратить свое внимание вон туда.

Я махнул ему за спину на фасад «Креди Лионэ», едва видимый на бульваре позади нас.

Он таращился на меня со все возрастающим сомнением и начал опасливо переминаться с ноги на ногу.

— Ты голоден? У тебя изможденный вид. Возможно, ты крал, чтобы купить себе сносный обед?

— Нет, — презрительно отозвался он. — Я хочу сказать, я голоден, но…

— В таком случае, молодой человек, позволь предложить тебе добрую миску супа и хлеб. Содержимое этого бумажника почти уже было твоим, и, на мой взгляд, такая близость к триумфу не должна остаться без возмещения.

Он посмотрел на меня прищурясь, но не возразил, когда я повел его — все еще очень крепко держа за запястье — вверх по лестнице в bouillon[7]на противоположной стороне улицы.

Свободных мест там было немного, но мы без труда получили столик в уголке, где я усадил мальчишку спиной к стене, чтобы он не смог сорваться, едва представится шанс. Я заказал ему большую миску лукового супа, хлеб и воду и с удовлетворением смотрел, как он ест.

— Надеюсь, все это заставит тебя понять, что я не намерен звать полицию, не собираюсь даже сообщать о твоих занятиях отцу. Хочешь стать таким, как он, когда вырастешь? — мягко спросил я.

Он поглядел на меня с мудростью и печалью превыше своих лет.

— Нет, — ответил он с толикой стали в голосе. — И не стану.

Пока он ел свой суп, я размышлял. Он был очень голоден и ел с шумом и жаром; предложение второй миски было встречено с пылом. Удивительно, сколь многое можно узнать о человеке за короткое время и несколько слов. Мальчишка был храбрым и дерзким. Он знал, что такое верность, пусть даже предмет ее подобного не заслуживал. Он был готов взять на себя ответственность, действовать там, где другие, возможно, сдались бы и приняли свою участь.

— Теперь послушай меня, — сказал я серьезно. — Я не без причины заплатил за то, чтобы ты вливал в себя литрами суп. Я вот подумал, и у меня есть к тебе предложение. Хочешь его услышать?

Он осторожно кивнул.

— Ты умеешь сносно писать и считать? Я знаю, что читать ты умеешь.

Он кивнул:

— Конечно, умею.

— Хорошо. В таком случае ты уже можешь бросить школу. Больше она ничего тебе не даст. Тебе нужна настоящая работа, которую я тебе и предлагаю.

Он посмотрел на меня тем же ровным взглядом, но никак не отреагировал. Просто терпеливо ждал.

— Как тебе, возможно, известно, я журналист…

— Не люблю англичан, — заметил он, хотя и без личной враждебности.

— От тебя и не требуется. По роду деятельности мне бывает необходимо отправить сообщения или доставить письма. Иногда мне нужно, чтобы были выполнены другие поручения. Ходить за людьми, наблюдать за ними так, чтобы тебя не видели. Возможно, даже проникать в их дома и брать кое-что.

Он нахмурился.

— Вы такое делаете?

— Журнализм — странная профессия. И нет, я такого не делаю. У тебя возражения есть?

Он покачал головой.

— Оплата будет приемлемой, даже щедрой, а именно около ста франков в месяц. Тебя это устраивает?

Он уставился на меня во все глаза. Я знал, это было почти столько, сколько зарабатывал его отец.

— Ты будешь пунктуален всегда и во всем, начинать работать, когда я скажу, и заканчивать, когда я скажу. Выходных не будет, если я не скажу.

Он кивнул.

— Ты согласен?

Он кивнул опять. Я протянул руку.

— Тогда скрепим рукопожатием. Приходи ко мне в гостиницу завтра в восемь.

Поверх шеренги суповых мисок он схватил мою руку, и впервые его лицо сморщилось в широкой счастливой ухмылке.

Жюль действительно объявился на следующее утро и более или менее с того момента, как переступил порог, преобразил мою жизнь. Мне лишь раз приходилось объяснять ему, как выполнить такое-то задание или куда что-то следует положить. Все, чего бы я ни попросил, он делал быстро и хорошо. Он никогда не опаздывал и был столь же аккуратен, сколь я безалаберен. По собственной воле он начал учить себя английскому, позаимствовав томик «Давида Копперфильда» и словарь, и выказал немалую способность к языку. Когда ему нечего было делать, он садился в уголок и тихонько читал, когда было, он выполнял без лишних вопросов.

И потому, когда акционеры графини Элизабет Хадик-Баркоци фон Футак унс Сала разбередили мое любопытство, я, естественно, послал Жюля узнать, кто они. В качестве проверки его изобретательности я не объяснил, как ему следует поступить, но предоставил самому изыскать лучший способ выполнить задание.