Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский

На следующий день, 13 марта, в Москве, выступая на съезде Союза городов, кадет Н. В. Некрасов подвергнул острой критике власти и отметил, что именно командный состав армии является защитником деятельности Земгора перед правительством и сотрудничество общественности и армии является залогом внутреннего обновления страны[1076]. Это был недвусмысленный намек на тесные политические контакты с командованием. В том же духе выступал и гласный Петроградской городской управы В. Н. Новиков: «За нами имеются реальные силы – мобилизованный народ и мобилизованная армия»[1077]. Конечно, весной 1916 года это были декларативные заявления, отражавшие скорее направление деятельности оппозиции и отдельные успехи, чем реально достигнутый результат. Однако слова Некрасова и Новикова крайне воодушевили съезд, на котором прозвучало немало резких выступлений. В частности, поступило предложение отправить приветственные телеграммы армии не на имя императора как главнокомандующего, а отдельным командующим армиями[1078]. Только П. Н. Милюков дипломатично убедил съезд приветствовать армию в лице Николая II как Верховного главнокомандующего.

Слова Некрасова о работе по политической агитации в войсках имели практическое подтверждение. Минский губернатор князь В. А. Друцкий-Соколинский вспоминал: «Создавая… недовольство в тылу, оба союза и Земгора вели на фронте, на самой его линии, и во всей прифронтовой полосе плохо маскированную антигосударственную революционную пропаганду. В этом отношении исчерпывающую роль и значение помимо лечебных заведений союзов сыграли различные питательные пункты, этапы, склады и лавочки, разбросанные густой сетью вдоль всего фронта и в ближайшей к фронту местности… Чины штаба фронта неоднократно говорили мне, что продажа солдатам спирта и раздача нелегальной и революционной литературы являются точно установленными. Для борьбы с этой преступной деятельностью агентов союзов по приказанию генерала Эверта были привлечены мною и чины полиции… Руководители союзов и в данном случае выполняли определенный, составленный ими план политического разложения армии… Руководители союзов преследовали единственную цель – взорвать изнутри существовавший государственный строй, и единственно для этого ими и были созданы эти союзы»[1079]. Из приведенных воспоминаний непосредственного очевидца и участника событий видно, что далеко не все крупные военачальники потворствовали деятельности городского и земского союзов, а ведение этими союзами антиправительственной агитации в войсках отнюдь не было преувеличением.

Решающее значение в политическом самоопределении командного состава армии имела позиция начальника штаба Ставки М. В. Алексеева и командующего кавказскими войсками великого князя Николая Николаевича. Либеральная оппозиция одной из первых начала «политическую обработку» Алексеева. Во вторник 29 декабря 1915 г. М. К. Лемке сделал запись в дневнике: «Члены Государственной думы М. В. Челноков и А. И. Шингарев хотели приехать к Алексееву для общей беседы, потом отдумали, зная, что это будет истолковано не в его пользу. Кадеты спят и видят войти в связь с начальником штаба. Хочется им окружить Алексеева своими путами и сделать орудием своих длинных, но немощных рук. И я думаю, что они могут иметь некоторые шансы, потому что начальник штаба начинает, кажется, понимать сладость самодержавия, ну, а дальше конституционализма его, конечно, не выбросить»[1080]. Уже в январе 1916 г. Лемке отмечает заметное разочарование Алексеева в Николае II как Верховном главнокомандующем[1081].

Правая оппозиция, прежде всего Гучков, также вела с ними постоянные и, вероятно, более успешные переговоры[1082]. Переписка М. Бордухова с С. А. Коноваловым свидетельствует о частых контактах Гучкова со Ставкой[1083]. По свидетельствам, регулярная переписка Гучкова непосредственно с Алексеевым началась в январе 1916 г. и продолжалась в течение всего года[1084]. Г. Е. Червинский писал 31 октября 1916 г. депутату Государственной думы Я. С. Гарусевичу, что Алексеева посещал князь Г. Е. Львов и они обсуждали исход войны[1085]. В первых числах января 1917 года председатель кавказского отдела Земгора городской голова Тифлиса А. И. Хатисов по поручению Г. Е. Львова также вел переговоры с великим князем Николаем Николаевичем[1086]. Об этой встрече узнал Климович, к тому времени уже отставленный с должности переводом в Сенат. Он частным порядком доложил об этом Николаю II перед отъездом из Петрограда в Ставку[1087]. Царь якобы наметил снять дядю с поста наместника на Кавказе и перевести на Дальний Восток.

Надо отметить, что Петроградское охранное отделение в течение всей войны вело негласное наружное наблюдение за Николаем Николаевичем. Изначально оно было установлено еще в бытность его Верховным главнокомандующим под предлогом обеспечения безопасности великого князя, но позднее после перевода на Кавказ наблюдение не было снято. То, что речь идет именно о наблюдении, можно сделать вывод из того, что в департамент полиции почти ежедневно направлялась информация обо всех его встречах и перемещениях. Более того, в конце сентября 1916 г. наблюдение было усилено агентом охранной команды Павлом Кореневым из Петрограда, а общую координацию работы по «обеспечению безопасности» координировал подполковник А. А. Басов, прикомандированный в апреле 1916 г. к Тифлисскому ГЖУ[1088].

В своих воспоминаниях последний директор департамента полиции А. Т. Васильев, характеризуя переписку между Гучковым, Милюковым и Родзянко, с одной стороны, и высшим генералитетом, включая Рузского и Алексеева, – с другой, отмечал, что значительная часть ее «пересылается с помощью специальных почтальонов и поэтому мне недоступна»[1089]. Рассматривая проводившиеся разными политиками переговоры с представителями генералитета, следует учитывать, что либеральная оппозиция не была единой и лишь временно могла объединяться для согласованной борьбы с престолом. Существенные разногласия между лидерами оппозиции Гучковым, Львовым, Милюковым, Родзянко, Рябушинским и прочими сохранялись вплоть до свержения самодержавия[1090].