Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский

В историографии высказывалось мнение, что Алексеев шел на контакты с оппозицией не в силу своих антиправительственных взглядов, а потому как полагал, что и войну, и революцию Россия могла не вынести, и искал пути решения политических проблем. Однако в июне 1916 г. Николай II отверг не только предложенные Ставкой идеи ответственного перед Думой министерства и «правительства доверия», но даже и введение в стране диктатуры. Ряд историков полагает, что в составлении этих политических проектов Алексееву помогал начальник ГАУ генерал Маниковский[1091]. Члена ЦК Союза городов и зампред Московского военно-промышленного комитета Сергей Алексеевич Смирнов утверждал, что Маниковский был одним из немногих высших военных чинов, кто сочувствовал дворцовому перевороту и мог оказать поддержку[1092].

Дворцовый комендант Воейков вспоминал: «Поведение начальника штаба в тоне общественной жизни нравилось его подчиненным, в то время уже находившимся в постоянном контакте с главарями Земского и Городского союзов. Один из офицеров штаба даже не постеснялся открыто высказать, что не раскаивается в том, что его образ мыслей не подходит к носимому им мундиру»[1093].

С 8 ноября 1916 г. генерал Алексеев пребывал в Севастополе на лечении. В это время у него якобы произошла встреча с Гучковым и думскими политиками, на которой начальнику штаба якобы предлагалось принять участие в государственном перевороте по свержению императора Николая II. Дворцовый комендант Воейков пишет, со слов находившихся при Алексееве в Севастополе людей, что в ответ на предложения думцев Михаил Васильевич сказал: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду»[1094]. Эти слова подтверждаются и другими воспоминаниями[1095]. Генерал Деникин вспоминал, что Алексеев в ответ на предложения оппозиции в самой категорической форме указал на недопустимость каких-либо государственных потрясений во время войны[1096]. Однако имеется информация о том, что переговоры с Алексеевым прошли более успешно для «заговорщиков».

Начальник Московского охранного отделения А. П. Мартынов вспоминал: «В 1916 году, примерно в октябре или ноябре, в так называемом «черном кабинете» Московского почтамта было перлюстрировано письмо, отправленное на условный адрес одного из местных общественных деятелей, и копии письма, согласно заведенному порядку, получили департамент полиции и я. Письмо – без подписи – по своему содержанию было совершенно исключительным… Смысл заключался в следующем: сообщалось для сведения московским лидерам Прогрессивного блока (или связанным с ним), что удалось окончательно уговорить Старика, который долго не соглашался, опасаясь большого пролития крови, но, наконец, под влиянием наших доводов сдался и обещал полное содействие. Письмо, не очень длинное, содержало фразы, из которых довольно явственно выступали уже тогда активные шаги, предпринятые узким кругом лидеров Прогрессивного блока в смысле личных переговоров с командующими нашими армиями на фронте, включая и великого князя Николая Николаевича… О том, что кличка Старик относится именно к генералу Алексееву, мне сказал директор департамента полиции А. Т. Васильев, к которому для личных переговоров по поводу этого письма я немедленно выехал из Москвы. Я помню, как во время моего разговора с А. Т. Васильевым я доказывал ему необходимость вывести из Москвы недисциплинированные и ненадежные запасные воинские части… В 1918 году осенью… А. Т. Васильев снова подтвердил мне идентичность Старика с генералом Алексеевым и добавил, что при положении генерала Алексеева как правой руки Государя, при решающей в то время роли военных в управлении вообще и при умаленном значении Министерства внутренних дела все представления и доводы департамента полиции, очевидно, клались под сукно и до Государя не доходили»[1097].

Генерал-майор П. А. Половцов в своих воспоминаниях утверждал существование военного заговора во главе с Гучковым. «Существовал заговор. Предполагалось уговорить царя поочередно приводить гвардейские кавалерийские полки в столицу на отдых и для поддержания порядка, а затем выманить царя из Ставки и, при помощи кавалергардов, совершить дворцовый переворот, добившись отречения в пользу цесаревича и регентства. Все это должно было произойти в середине марта» 1917 г.[1098] С 6 декабря 1916 г. командиром Кавалергардского полка был Николай Николаевич Шипов, родной племянник Д. Н. Шипова, отошедшего от политических дел бывшего лидера кадетов и управляющего сахарных заводов миллионеров Терещенко.

Рассказ Половцова можно было бы считать преувеличением, если бы не неожиданное и несвязанное подтверждение его в воспоминаниях великого князя Александра Михайловича. В феврале 1917 г., незадолго до последнего отъезда императора из столицы в Ставку, автор мемуаров встречался с императором Николаем II, убеждая принять срочные меры по предотвращению бунта Петроградского гарнизона, но царь недооценивал опасность ситуации. Александр Михайлович пишет: «Я спросил у военного начальства, собирается ли оно вызывать с фронта надежные части? Мне ответили, что ожидается прибытие с фронта тринадцати гвардейских кавалерийских полков. Позднее я узнал, что изменники, сидевшие в Ставке, под влиянием лидеров Государственной думы, осмелились этот приказ Государя отменить»[1099]. Информация получает свое подтверждение и уточнение в мемуарах директора департамента полиции Васильева. По его словам, император, по совету министра внутренних дел Протопопова и после консультации с начальником военного округа Хабаловым, приказал передислоцировать в Петроград 4 гвардейских кавалерийских полка[1100].

Наиболее подробное описание этого сюжета присутствует в показаниях министра А. Д. Протопопова. «В половине февраля царь с неудовольствием сообщил мне, что он приказал ген. В. И. Гурко прислать в Петроград Петергофский уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков 2‐го гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными; они при призыве пополнялись из фабричной и мастеровой среды). Я ответил царю, что моряки, действительно присланы неудачно, и я считаю полезным увеличение числа лишь благонадежных частей войск в Петрограде, но не удивлен ослушанием ген. Гурко; думаю, что царь пожелает настоять на исполнении своего приказа. Царь сказал: «Да, конечно!»[1101]. Генерал от кавалерии Василий Гурко в связи с болезнью М. В. Алексеева с 11 ноября 1916 до 17 февраля 1917 гг. исполнял обязанности начальника штаба Ставки. Рассказ Протопопова не противоречит, а лишь дополняет более краткие сведения А. Т. Васильева и великого князя Александра Михайловича.