Сочинения. Том 3 - Гален Клавдий

силы, отличающейся от разумения, которая аналогична весу в телах животных.

4.2.33. А то, что именно по указанной причине такие люди не могут остановиться, даже если захотят, можно понять не только из различия движений в гору и вниз по наклонной плоскости, но и из различий в движении по ровной поверхности.

4.2.34. Ведь бегущий может остановиться, если его тело наклонено назад, и не может, если его тело наклонено вперед, так как это ему препятствует.

4.2.35. И именно поэтому все бегают именно таким образом, наученные самой природой, что наклон вперед помогает скорости движения.

4.2.36. Итак, о достойнейший Хрисипп, в этом примере у одних вес тела никак не способствует скорости движения, и они при желании с легкостью останавливаются, а у других скорость создается из двух причин, и им, для того чтобы остановиться, недостаточно одного желания. Так же обстоит дело и со стремлениями души: когда то или иное движение имеет своим основанием только разумное начало, то это начало способно и остановить порыв, когда же к нему присоединяется гнев или вожделение — силы неразумные и подобные тяжести тела, — то человек уже неспособен остановиться тотчас, однако через некоторое время он все равно остановится, как в примере с бегущими.

4.2.37. Я добавил слово «однако» из-за того, что отдельные причины, вызывающие такого рода порыв, имеют неравную силу. Ведь такой порыв могут вызывать разум, вожделение и гнев, и если он вызван лишь одной из этих сил при бездействии остальных, то ею одной он и управляется.

4.2.38. Так что если такой порыв порождается разумом, то и прекратить его, и снова возбудить можно посредством одного лишь желания; если он порождается гневом или вожделением, то им же и может быть остановлен; если же он порождается при действии двух сил — разума и некой неразумной силы — то если разум и неразумная сила тянут в противоположные стороны, то победит более сильное, если же обе силы влекут в одну сторону, то такое движение никогда не остановится.

4.2.39. Я говорю, что разум и страсть «влекут в одну сторону», имея в виду те случаи, когда разум считает благом то, что повелевает страсть, как это бывает у людей распущенных. Ведь они считают, что высшим благом является наслаждение наиболее приятными вещами, и разум в их душе добровольно подчиняется вожделению.

4.2.40. Я говорю, что разум и страсть «тянут в противоположные стороны», имея в виду те случаи, когда разум не считает, что воспользоваться доступным в данный момент удовольствием, к которому человека влечет сильное движение вожделеющей способности души, будет делом достойным или благим.

4.2.41. Если разум одерживает верх, то такой человек по справедливости называется владеющим собой и своими страстями, если же одерживает верх желание, то такой человек получает противоположное имя и называется «невоздержанным».

4.2.42. Человек же, который при выборе удовольствий руководствуется только разумом, называется «благоразумным», так как для него критерием выбора является не удовольствие, но польза; сходным образом «разнузданным» называется тот, кто ведом только одним вожделением, за которым разум следует, как некий раб.

4.2.43. Пример Хрисиппа также свидетельствует о таком сочетании движущих причин в побуждениях. Бегущие вверх по наклонной плоскости управляются одной только разумной силой; те, кто несется против своей воли вниз по наклонной плоскости, управляются только неразумной силой — как мы уже сказали, неразумной силой здесь является вес тела; бегущие же вниз по наклонной плоскости управляются обеими силами.

4.2.44. Это относится и к бегущим по равнине, если они наклоняются вперед, если же запрокидываются назад, то бегут медленнее других, но могут остановиться, как только захотят. Так что Хрисипп вплоть до разъяснения определений не высказал ничего, что противоречило бы учению древних.

4.3.1. Когда же далее он рассматривает вопрос, следует ли считать страсти некими суждениями или последствиями суждений, то в каждом из этих предположений он отклоняется от учения древних, и еще больше отклоняется, когда выбирает худший вариант.

4.3.2. Он противоречит в этом Зенону, самому себе и многим другим стоикам, которые понимают под страстями души не сами суждения души, но происходящие вследствие этих суждений неразумные сжатия, унижения, уязвления, увеличения и раздувания.

4.3.3. Посидоний же совершенно отступил от обоих этих мнений: он считает, что страсти не являются ни суждениями, ни последствиями суждений, но порождаются яростной и вожделеющей силой. Иными словами, Посидоний во всем следует учению древних.

4.3.4. Часто он спрашивает у последователей Хрисиппа в своем сочинении «О страстях», какова причина чрезмерного стремления. Ведь разум не может выйти за пределы своего предмета и свойственной ему меры.

4.3.5. Итак, совершенно очевидно, что какая-то другая, неразумная сила является причиной того, что стремление увеличивается более свойственной разуму меры, точно так же, как причиной того, что при беге движение становится сильнее, чем хотел бы бегущий, является не разум и не решение человека, но вес тела.

4.3.6. Однако удивительно не то, что Хрисипп противоречит мнениям многих, и не то, что он уклонился от истины, — это простительно, ведь он человек, а человеку свойственно ошибаться, но то, что он не пытается полностью опровергнуть сказанное древними и постоянно противоречит самому себе, то объявляя, что страсти рождаются без участия разума и суждения, то заявляя, что страсти не просто являются следствием суждений, но сами представляют собой суждения.

4.3.7. Утверждение о том, что страсть совершенно не соприкасается с суждением, противоположно утверждению о том, что страсть есть суждение, если, конечно, кто-нибудь, спеша ему на помощь, не станет говорить, что слово «суждение» многозначно и в истолковании определения оно обозначает нечто вроде «расчета», то есть «без суждения» означает «без расчета», когда же он говорит, что страсти суть суждения, то под суждениями имеет в виду стремления и их одобрение разумом.

4.3.8. Но если принять такую интерпретацию, страсть окажется чрезмерным одобрением разумом некоего стремления, и снова Посидоний будет выяснять причину такой чрезмерности, помимо того, что таким образом получится, что Хрисипп допустил величайшую методическую ошибку.

4.3.9. Ведь если суть его учения заключается именно в этом, то есть в том, чтобы провести различие между омонимами и показать, при использовании какого значения можно сказать, что страсти рождаются без суждения, а при использовании какого — что это и есть суждения, то его можно справедливо упрекнуть в том, что он не сделал этого ни в одной из написанных им четырех книг «О страстях».

4.3.10. Очевидно, что даже для автора, стремящегося к крайней краткости речи, неправильным было бы обходить молчанием столь важное положение, а тем более для Хрисиппа, который