Охота на изюбря - Юлия Латынина

Словом, было такое ощущение, что если банк поможет губернатору кинуть Извольского, то губернатор, в свою очередь, кинет их. Забывать об этом варианте не следовало, но за основной его держать было просто глупо.

Еще можно было пригрозить обанкротить комбинат как задолжавший федеральному правительству, а в качестве отступного потребовать часть акций. Однако после прошлогодней ВЧК комбинат федеральные налоги платил аккуратно, благо девяносто процентов этих самых федеральных налогов составляли подоходный налог с зарплат, налог на прибыль да НДС. Прибыли у завода по документам вовсе не было, официальные зарплаты составляли ноль целых хрен десятых и выплачивались через страховые схемы, а НДС возвращался при экспорте. Тут же выяснилось, что часть металла, обозначенного как экспорт для Китая и Румынии, на деле идет в Казахстан и Украину. При большом желании из этого можно было раздуть скандал. Но сам по себе скандал бы ничего не дал.

Разумеется, за всеми шишками на комбинате была установлена слежка, и в первую очередь это касалось московского офиса. В самом Ахтарске заметить слежку было слишком легко, и дело ограничилось выборочным контролем за заместителями директора. Иннокентий Михайлович быстро отметил один положительный момент в работе комбината – крайнюю нелюбовь замов друг к другу. Но вместе с тем пришлось констатировать, что система всеобщей подозрительности дает свои плоды: с вероятностью большей, чем пятьдесят процентов, следовало ожидать, что, ежели подъехать к кому-то из замов Извольского на предмет предательства, он тут же сольет информацию шефу, Извольский насторожится… И тогда вообще все пропало. А ведь надо было законтачить не с одним человеком, а по крайней мере с тремя-четырьмя. В таких условиях донос из вероятного превращался в неизбежный.

Иннокентий Михайлович совсем уже было отчаялся, когда наблюдатели при московском офисе донесли, что один из его сотрудников, некто Коля Заславский, чересчур любит играть и играет в казино, контролируемом долголаптевскими.

Тут же паренька взяли в плотное кольцо, и через два-три дня выяснилось, что долголаптевские уже начали его разработку: Заславский взял два кредита под гарантию областной администрации, общей сложностью в полтора лимона, в «Росторгбанке», где у Иннокентия Михайловича в кредитном отделе сидел надежный человечек.

Было ясно, что бандиты готовят из Заславского «кабанчика». Пока он кредиты отбивал, но уже недалек был тот день, когда его заставят взять что-нибудь такое нехилое, миллионов в пять-шесть. После чего кредит распилят бандиты, а Заславский сгинет навечно в каком-нибудь подмосковном болотце.

Приятное обстоятельство заключалось в том, что один из лидеров долголаптевских, Коваль, был, в некотором роде, хорошим знакомым Иннокентия Михайловича. Знакомство началось еще в 70-х годах, когда вскоре после первой своей отсидки Коваль возглавил бригаду ломщиков, промышлявших валютными чеками около «Березки». Коваля замели, но не ментовка, а КГБ, и вопрос был поставлен ребром: либо ты садишься сам, либо становишься стукачом. Коваль выбрал последнее.

Офицера, который взял подписку с Коваля и впоследствии вел его дело, звали Иннокентий Лучков.

Лучков и Коваль успешно сотрудничали. Коваль, с помощью Иннокентия Михайловича, убирал конкурентов. Иннокентий Михайлович, в свою очередь, получал от агента процент с ломки.

А потом как-то разрабатывал их отдел цеховиков, которые печатали пластиковые пакеты. Пакеты тогда были страшным дефицитом и шиком, особенно если на пакете написано «Мальборо» или какой-нибудь Майкл Джексон изображен. Вот они и приспособились: на фабрике, которая пакеты штамповала, половину продукции списывали в брак. Брак и вправду был – ручки пакетов были склеены вместе. Цеховики этот брак вывозили на квартиру, да и сажали там за три копейки инвалида – резать ручки. Накрыли их совсем по-глупому: в подвал, где был склад готовой продукции, зашла управдом. Увидела пакеты и прихватила пару тысяч себе. Реализовать не смогла, сама засыпалась и их засыпала. Помимо пакетов, фабрика производила химическое оружие, и поэтому КГБ забрал дело у ОБХСС.

И вот, уже после того, как основные фигуранты были установлены, Лучков позвал на встречу Коваля. Так мол и так, изложил, люди такие-то, а деньги там-то.

Гробанули цеховиков в аккурат накануне ареста. Вынесли до копеечки все, что отошло бы в доход государства. Суд за это цеховикам вдвое больше впарил, следствие решило, что подсудимые узнали о близящемся аресте и все, нажитое трудами неправедными, попрятали.

А Лучков получил десять процентов.

Правда, прошло немного времени – и ловкий уголовник повернул дело так, что трудно было сказать, кто кого использует. Коваля бы зарезали моментально, если бы узнали о его сотрудничестве с КГБ. Но ведь и Лучков бы тут же залетел на пятнадцать лет на специальную ментовскую зону, узнай начальство о его художествах. Вскоре оба оценили выгоду от кооперации, и между кагэбешником и уголовником сложилось нечто вроде совместного предприятия, где одна сторона вносила в качестве капитала свои связи в уголовном мире, а другая – доступную ей служебную информацию. Аферы, прокрученные с подачи кагэбешника, принесли Ковалю новый авторитет. Информация, сообщенная Лучкову, создала последнему славу проницательного офицера и способствовала быстрой карьере. Один, благодаря кагэбешнику, стал вором в законе. Другой, благодаря уголовнику – начальником одного из управлений КГБ.

К началу перестройки генерал-полковник Лучков был настолько могущественен, что мало кто решался за ним охотиться. Одного молодого лейтенанта-эмведешника, который случайно вышел на Лучкова, вскоре после начала расследования до смерти забили неизвестные хулиганы.

В 1991-м к Лучкову обратился один человек, предлагая поучаствовать в судьбе денег партии. Лучков поучаствовал, а в 1994-м уволился из ФСК и стал начальником службы безопасности в банке «Ивеко», созданном не без участия тех самых отмытых денег. И хотя статус Лучкова в банке был формально не так уж высок – он не состоял ни в вице-президентах, ни в членах совета директоров, каждый, кто имел дело с «Ивеко», знал – после Арбатова в банке это человек номер два. Слухи о его безграничных возможностях и старых связях окутывали бывшего генерала КГБ каким-то жутким ореолом, и некоторые из близких предупреждали Арбатова о том, чтобы он опасался своего подчиненного. Но те, кто так говорил, не знали того, что знал Арбатов. Лучков по природе своей был служакой. Он не мог занять место номер один, потому что ему было нужно, чтобы ему кто-то приказывал.

Увольняясь, Лучков прихватил с собой часть секретных досье, в том числе и расписку Коваля.

Тут-то и обнаружилось, что весовые категории начальника службы безопасности «Ивеко» и вора в законе Коваля резко изменились. Если раньше они взаимно зависели друг от друга и могли друг друга взаимно утопить, то теперь Лучков мог помыкать Ковалем, как хотел. В самом деле – рассказ о том, что шеф безопасности «Ивеко» в какие-то там советские давние годы делал бабки с помощью Коваля, не имел никаких шансов на превращение в уголовное дело. Напечатай его на первой полосе «Московского комсомольца», – и то люди пожали бы плечами и зауважали бы Лучкова еще больше. Вот, мол, какой был оборотистый коммерсант еще тогда. Другое дело Коваль – информация о том, что он сдавал братву КГБ, по-прежнему означала смертный приговор или, по крайней мере, колоссальные неприятности.