Последние стражи Аарона - Мирослава Драгович

померла, изволь придумать для чего тебе жить, иначе она утащит тебя за собой, — заговорила она, держа руку на его груди.

— Селма…

Морган узнал этот певучий и звонкий голос, который удивительно не шел самой девушке — грубой северной горянке. Она частенько нашептывала ему вести о том, как поживает старший из его племянников.

— Ну неужто я услышала от тебя хоть что-то, кроме имени твоей рыжей подружки? Пей! — приказала она, подставляя к его губам чашу с водой.

Каждый глоток давался ему с трудом, но Селма, твердой рукой поддерживая Моргана за затылок, заставила испить все до дна.

Яркое воспоминание захватило его в мрачный круговорот, подбросив ему последний образ Мириам, вобравший в себя отчаяние и страх. Темные покои, камин и стол, остывающее тело ведьмы, молодой лекарь и его отец, Ивэн и она. И слова самого Моргана.

«Я умоляю. Никто не будет знать. Я обещаю».

— Что я наделал… — едва слышно прошептал он.

— Заткнись, — остановила его горянка. — Спи, борись и пей. Не дай ведьме иссушить себя. Нет никакого лекарства, северный лорд. А мне бы очень не хотелось, чтобы ты помер.

Как мог он не услышать Мириам, когда та поняла, что он стал жертвой ведьмы? Как он мог принять за любовь сотворенное Гауданой? Почему нашел ее в лесу, не признавшись сам себе, что стал ее рабом? Непомерная гордыня мешала ему распахнуть глаза и понять собственную уязвимость.

— Почему вы их не убиваете? — сухо проговорила Селма, вытирая пот с лица Моргана и вероятно думая, что не будет услышана. — Всех, кто делает такое с людьми, следует казнить. Уж поверь мне. Я многое видела. Гаудана не была чудовищем, но была опасна. Это да. Что ты сделаешь, если ядовитая змея бросится на твою Мириам? Но змея лишь защищает себя, а они, все эти маги крови, непомерно жестоки. Оставлять их в живых — это ли не малодушие?

Лихорадка терзала Моргана, не выпуская из своих объятий, северянка без конца бормотала что-то, всякий раз жутко сквернословя в борьбе с судорогами, пронзающими его тело или же скверной. Болезнь была мучительна, но Морган уже решил для себя, что останется жить.

Лагерь отступников

Эрлоис никогда раньше не попадал в лагерь отступников. Возможно, именно поэтому Гален не отдавал приказа уничтожить прибежище ловцов, или не сделал этого из-за его близости к городским стенам. Это выглядело как негласное соглашение. И вот оно было нарушено. Будь воля Эрлоиса, он бы отдал многое, чтобы этого не произошло. Теперь же он разглядывал халупы, сколоченные вокруг стихийной площади. Стоя в колодках на коленях.

Кто-то стянул с него кунтуш и сапоги, отчего было невозможно остановить дрожь, отдающую в зубы. Ветер разбушевался и улицы пустовали. Хоть в чем-то ему повезло — если бы отступники видели, кто появился в их лагере, холод и гудящая голова показались бы ему меньшими из зол.

Но кто-то все-таки пришел.

— Что? Не похоже на Дагмер? — голос Петры больше не дрожал.

Услышав ее, Птицелов почти физически ощутил желание убить. Если бы теперь в его руках оказался нож, он бы не позволил себе сомнений. Но оставалось только стиснуть зубы и молчать.

Она едва не ткнула факелом ему в лицо.

— Эта шея должно быть раньше никогда не сгибалась ни перед кем? А эти плечи? Я слышала, что многие дагмерские ведьмы без ума от них. Но понравится ли им, если благородный северный принц будет высечен, как каторжник?

Раздался свист плети. Один раз. Другой.

Эрло нехотя подумал, не стоит ли сожалеть о том, что ему не посчастливилось умереть возле прибежища ловцов.

Третий.

Удар в живот.

Чьи-то торопливые шаги и встревоженный голос мужчины.

— Остановись, Петра! Какой бы падалью он не был, он родич Галена. Не тебе решать, как он умрет.

— Пусть вашего Галена сожрет проклятая Тьма! Этот пес должен сдохнуть, — закричала она, пока Эрло пытался вцепиться в собственное ускользающее дыхание.

Он молчал, гася раздирающую боль собственной гордостью. Он не видел ничего, в глазах плыло от нарастающей боли и звона в ушах, но понял, что мужчина ударил Петру по лицу и вырвал из ее рук плеть.

— Думай, что говоришь, курица, — прошипел он. — Ты поможешь мне сбросить его в ямы, и молись, чтобы поутру он еще был жив.

Лагерь отступников

Из шатра, куда спешила Селма, раздавался пьяный смех и музыка. Она ненавидела его смрад, ведь он насквозь пропах тиронским порошком. В лагере отступников немногие могли от него отказаться. Не всякий маг крови был способен бороться с соблазнами, чем бы они не грозили. Гален же всячески потворствовал этому, ведь безвольными людьми куда проще управлять, утверждаясь на их слабостях и самолюбии. Так он создавал и поддерживал иллюзию свободы.

Девушка шумно выдохнула, тряхнула головой, избавляясь от снежинок, что запутались в ее черных кудрявых волосах, и нырнула под полог шатра.

Быстро выцепив Галена взглядом, она пошла напролом, бесцеремонно расталкивая одурманенных магов. Чтобы выжить среди них, она научилась выказывать бесцеремонную наглость и напускное бесстрашие.

Весь в черном он сидел у огня, скрестив ноги, глаза его были закрыты. В этой пьяной толпе он выглядел инородно, но нельзя было обманываться — все крутилось именно вокруг него. Вот девушка, сидящая рядом, как будто нечаянно уронила руку на его колено, вот молодой маг поднес ему трубку с тиронским табаком, вот кто-то засмеялся собственной шутке и уставился на него, в надежде хотя бы на призрачную улыбку.

Все это Селма видела множество раз.

Гален привлекал к себе людей, обладая исключительно темным обаянием. Это был дар посильнее его фокусов с магией крови. Но не каждый мог разглядеть, что он неизменно отравляет все, что притягивает.

Горянка до боли стиснула кулаки, и ногти впились в ладони. Она вспомнила сестру — одну из жертв его благосклонности.

— Сделано, — объявила она, оказавшись рядом с Галеном. — Все, как тебе было угодно. У нас достаточно мяса и пушнины. Но ищи сам, кто готов работать с ней дальше. Я тебе не швея.

Он распахнул свои темные глаза и одарил ее той хитрой снисходительной улыбкой, которую она ненавидела. Прогнав девушку, что сидела рядом, Гален радушным жестом пригласил Селму на ее место. Та незамедлительно села, поджав под себя ноги.

— Селма-а-а, — протяжно смакуя ее имя и любуясь ею, заговорил отступник. — Прямая, как стрела. Отчего ты только не родилась в мужском теле? Тебя бы ждала великая жизнь.

Он принял трубку, вновь идущую по кругу, но лишь сделал вид, что вдохнул в себя ее дым. Он всегда