Голубая кровь - Татьяна Васильевна Гордиенко

рана и кровь перепачкала её волосы. При свете луны, Эсфирь казалась бледной, как покойница, и слегка покачивалась, так как, видимо, потеряла много крови. В руке Эсфири был пистолет — его, не смотря на слабость, она сжимала крепко. Она шагнула к нам и, неотрывно глядя в глаза Эдуарда, медленно подняла оружие и прицелилась в моего сына. Пистолет не дрогнул в руке Эсфири, а на её лице было недетское выражение человека, вернувшегося их царства мёртвых. Казалось, что сами богини мщения оживили этого ребёнка. Я не ожидал от девочки такой решительности и хладнокровия. Я был поражён и, видимо, мой истошный крик и что-то в выражении моего лица остановили Эсфирь, она опустила оружие.

— Твой сын — убийца, — обвинительным голосом произнесла Эсфирь.

— Да, — тихо прошептал Эдуард, — эта девочка права, отец. Я Красный Вампир и уже два месяца убивал людей.

Они не знали, что я был свидетелем убийств, происшедших днём, и всё видел.

— Зачем, Эдуард? — застонал я. — Почему ты был заодно с этими убийцами?

— Меня заставили, отец, — прохрипел Эдуард, — но я не смог долго выдержать этого ужаса.

— Это не оправдывает тебя, — жёстко отрезала Эсфирь.

— Я знаю, — ответил мой сын, — тому, что я делал, нет прощения.

— Я буду мстить, — прошептала Эсфирь, глядя на звёзды, появившиеся в прорехах туч, и словно давая клятву небесам. — Красные Вампиры убили мою семью, и теперь я буду искать их и отомщу, даже если на это уйдут годы.

Тогда я не принял эти слова Эсфири всерьёз и не знал, насколько решительно и осмысленно она это сказала. Разве я мог предположить, на что способен этот ребёнок?

— Никто не знает, кто на самом деле Красные Вампиры, — сказал я.

— Я найду их даже под землёй, — с ненавистью пообещала Эсфирь.

— Я помогу тебе, Эсфирь, — слабеющим голосом сказал Эдуард и подозвал её ближе к себе, так как ему трудно было говорить.

Однако он, в отличие от меня, уже тогда, наверное, понял, что слова Эсфири не пустой звук. Возможно, на пороге смерти человек всё видит яснее.

— Красные Вампиры не знают имён друг друга и, скорее всего, не видели и лиц. Они узнают один другого только по двум признакам, во-первых, на безымянном пальце правой руки у каждого есть татуировки в виде кинжала, кольцом обогнувшего палец. Во-вторых, все Красные Вампиры имеют одинаковые кинжалы. Такой есть и у меня.

Мой сын достал из-под плаща кинжал и отдал его Эсфири.

— Возьми его. Я ухожу из этого мира, но мой дух будет хранить тебя и поможет истребить всех, до одного, Красных Вампиров. Отомсти им за свою семью и за мою душу, которая уже никогда не найдёт успокоения. Это будет справедливое возмездие, а потому делай то, что будет подсказывать тебе твоё сердце, и не слушай тех, кто будет говорить, что всепрощение единственная панацея от всех бед и лекарство для израненной души, — потом он посмотрел на меня. — Прощай, отец, и прости меня…

Это были последние слова Эдуарда, моего единственного сына, он вскоре умер, а его глаза неподвижно смотрели на звёзды.

Я похоронил моего сына и убитую семью там же, возле дома. Когда приблизился рассвет, я, закончив свою работу и помолившись на могилах, стал звать Эсфирь, но девочки нигде не было. Я тщетно её искал, она ушла, не оставив следов. Прекратив поиски Эсфири, я сел на коня и поехал домой. В то утро я постарел лет на двадцать.

Три дня спустя, после этих событий, разразилась страшная гроза. Со дня гибели моего сына и семьи Эсфири дождь шёл почти беспрерывно, но на третью ночь поднялся настоящий ураган. Моя жена, заболевшая после смерти Эдуарда, уже спала, но я не мог уснуть и потому решил ещё раз обойти дом и проверить все запоры на ставнях, боясь, что они будут выбиты стихией. За окнами гремел гром, и стёкла дребезжали от порывов ветра и дождя, но среди этого шума я услышал, как кто-то постучал в дверь. Стук был тихим, однако я вздрогнул, как от сильного грохота.

Когда я открыл дверь, то увидел Эсфирь, с ног до головы укрытую непромокаемым плащом, который был ей явно не по размеру. Впустив девочку, я запер дверь и отвёл её к камину, думая, что она замерзла и промокла. Остановившись перед огнём, Эсфирь сбросила плащ и каким-то странным отрешённым взглядом поглядела на меня. Она не промокла, благодаря плащу, но в её руках я увидел кинжал. Руки девочки, её одежда и кинжал были в крови. Эта кровь была красной, а кинжал тем самым, что дал Эсфири Эдуард.

— Я убила человека, — поведала мне Эсфирь самым обычным голосом, пронизанным глубоким спокойствием человека с чистой совестью.

Эсфири едва исполнилось девять лет, но она, совершив убийство, не испытывала ни страха, ни угрызений совести.

— Мне нужно вымыть руки и кинжал, — сказала она.

— Да, конечно, — ответил я, подумав, что мне снится кошмарный сон.

Когда Эсфирь смыла кровь, я привёл её снова к камину и сказал, что принесу ей поесть. Усадив девочку в кресло, я ушёл, не беспокоясь, что она убежит, так как Эсфирь, видимо, давно не ела и была похожа на сомнамбулу, после перенесённых ею бед. Она делала всё машинально и ничему не противилась, хотя я очень беспокоился за её психику и боялся, что она может кинуться на меня с оружием, но этого не произошло. Эсфирь, похоже, отдавала себе отчёт в своих действиях, хоть и вела себя не по-детски. Когда я вернулся с едой, она уже крепко уснула в кресле, поджав под себя ноги и не выпуская из рук кинжала. Девочка спала так мирно, как и все дети в её возрасте. Нельзя было даже предположить, что она убила человека. Не став будить Эсфирь, я сжёг её плащ, на котором были следы крови, а затем отнёс её в комнату Эдуарда и уложил в постель.

Утром я сказал жене, что появилась Эсфирь, но умолчал о том, что она совершила этой ночью. Мы с женой решили оставить девочку у себя и вырастить, как дочь, выдав её за дальнюю родственницу. Эсфирь проспала целые сутки, а затем осталась у нас без каких-либо возражений. Мы очень полюбили её и делали всё для того, чтобы она забыла свою убитую семью и простила нашего сына. Особенно много времени уделял ей я. Эсфирь жила у нас и оказалась очень милым ребёнком, не агрессивным и уравновешенным. Мы с женой скрывали, что у девочки голубая кровь