Вернуться по следам - Глория Му

После доберманов снова работали овчарки, и мы наконец увидели пресловутого Фарта – смешной пес с овчарочьей мордой, чепрачным окрасом и ротвейлеровскими ушами-лопухами, короткой шерстью и купированным хвостом, он, совсем как Ричард, бросался на фигуранта молча, и, если другие собаки, бывало, не сразу слушались команды «фу», продолжая терзать ватную плоть дресскостюма, Фарт бросал жертву моментально, стоило Нечипоруку только сказать, а по команде «лежать» тут же падал на землю, как спелое яблоко.

Федор Сергеевич же то сидел за своим глупым столом и записывал что-то в большую тетрадь с твердой обложкой, совсем как школьный учитель, а то, позабыв о хромоте, вихрем носился среди своих студентов, что-то объясняя и показывая людям и собакам.

– Ну что, Славочка, понял твой Ричард, что к чему? – обратился он ко мне с улыбкой.

– Да. А можно, он теперь тоже попробует?

– Ты уверена?

– Да. Он с интересом смотрел, а теперь, видите, сидит и передними лапами перебирает. Не терпится ему побегать.

– А что? Давай попробуем. Сейчас с фигурантом переговорю и подзову вас…

Федор Сергеевич пошел к фигуранту, а потом махнул мне рукой.

Мы с Ричардом вышли на позицию, травила привычно захлопал руками по бедрам, стал наступать, я отстегнула поводок и скомандовала псу «фас».

Ричард, не раздумывая на этот раз ни минуты, бросился вперед, слегка повиливая хвостом от возбуждения, и вцепился в массивный рукав ватника. Но стоило фигуранту хлестнуть его прутиком по крупу, Ричард «слетел» и прижался к земле. Я слышала, как разочарованно охнул Федор Сергеевич, но тут Ричард прыгнул снова, стараясь перехватить другую руку фигуранта. Тот ловко увернулся, и тогда пес, молниеносно обежав его сбоку, прыгнул человеку на спину и повалил его.

– Ай молодец! Ай умница! – Я отозвала собаку и стала наглаживать. Ричард сопел, вилял хвостом и всем своим видом показывал, что новая игра ему понравилась.

– Ну чудеса! – сказал Федор Сергеевич. Он радовался не меньше Ричарда – был бы хвост, так и вилял бы. – Давай-ка еще разочек, чтоб уж закрепить.

И мы попробовали еще разочек, а потом еще и еще. Ричард развеселился, наскакивал на фигуранта все так же молча, виляя хвостом, уворачиваясь, когда тот пытался достать его обрезком шланга.

– Что скажешь? Как тебе собачка? – спросил у травилы Федор Сергеевич, когда мы закончили.

– Ну… Так себе собачка, – ответил тот, отдуваясь, – спортсмен. Злости в нем нет настоящей, Федор Сергеич, растравить бы надо… Но хитрый, скотина, и тяжелый. Прет как танк…

– Ладно, не ворчи… Лиха беда начало…

Так начался путь Ричарда-медалиста. Ричард неизменно собирал все положенные собаке награды – сперва на районных соревнованиях, потом на городских, но слова травилы оказались пророческими. Ричард получил кличку Пан Спортсмен – так называли его все городские судьи, и я не раз слышала упреки, что собаке, мол, не хватает злости, он играет, а не борется и в реальных условиях он себя не покажет.

Я сокрушенно кивала, тихо радовалась и поглаживала своего чемпиона между ушами. Мне не нужен был зверь, машина-убийца, мне нужен был разумный друг, а то, что пес понимает разницу между реальной ситуацией и игровой, говорило, на мой взгляд, только в его пользу.

Мы продолжали учиться – и на парковой площадке, и в питомник ездили.

Как телохранитель Ричард работал виртуозно, а по следу шел вяло, без куража, хотя обладал прекрасным нюхом, как и большинство немецких овчарок.

«У каждой собаки своя специальность, универсалов не так уж много», – сказал на это Федор Сергеевич, и мы ограничились ординарным «ищи» для сдачи нормативов.

С командами защиты и атаки дело обстояло совсем иначе – Ричард работал защиту на круг, все с тем же неизменным добродушием освоил неприличную команду «хобот» (хват в пах), различал команды «взять», «вали», «держи», «приведи» и «конвой». Кроме того, я учила его всякой ерунде – он умел ходить испанским шагом, словно лошадь, знал команду «танго», кувыркался, носил яйцо в пасти и мячик на носу.

«Зачем тебе это надо? – спрашивали меня на выставках. – Зачем ты мучаешь серьезную служебную собаку? Ведь это никогда не пригодится…»

Что я могла ответить? Что делаю это для собаки? Что Ричард – это четвероногий Михайло Ломоносов, переросток, жадно постигающий науку? Пусть собачью науку, но ведь дело не в том, пригодится она или нет, дело в жажде знаний, дело в том, что для немецкой овчарки самой мощной мотивацией к работе является сама работа, а злейший враг этих собак – скука и безделье. И кто бы стал меня слушать?

Поэтому я молча улыбалась, и мы с Ричардом шли за очередным аляповатым пластмассовым кубком, старательно покрашенным золотой краской.

Кубки и медали Ричарда, так же как и свои дипломы, я притаскивала маме.

Надо сказать, у моей мамы, как у булгаковской Маргариты, была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно. Ну не только к людям, как оказалось, а и к собакам тоже.

Мама страшно гордилась Ричардом и его наградами. То есть она и раньше его любила как собаку трудной судьбы и сиротку (у мамы все, кого обижали в жизни, были «сиротки». Вот мамин кот, уличный громила и безухий хулиган Гадина, он тоже был сироткой, потому что его хозяева уехали в Израиль, а кота бросили. И Ричард, понятно, был сироткой – потому что его прежний хозяин бил). А теперь она зауважала Ричарда как настоящего мужчину. По мнению мамы, настоящий мужчина должен быть крупным, спокойным и чемпионом, а человек он или пес – это уже особенного значения не имеет.

Стена, у которой стоял мой письменный стол, называлась «стеной плача» – там были развешаны все мои спортивные и школьные дипломы. Мама попросила дедушку устроить там полочку и для наград Ричарда тоже.

Когда меня и собаки дома не было, мама приходила туда, бережно смахивала пыль с рамочек и любовалась.

– Посмотри, какие у нас дети! – с гордостью говорила она дяде Степану, обводя рукой наши с Ричардом трофеи.

– Ань, когда это ты успела собаку усыновить? – спрашивал он насмешливо.

– Ничего ты не понимаешь в собаках, – дулась мама. – Собака – это как еще один ребенок в семье. Ее надо любить и воспитывать. А Ричард, наш Ричард, он мало того что умница, так еще и красавец! Какой у него благородный взгляд! Какой у него величественный вид! А эта дура белобрысая, нет, ты подумай, она посмела обозвать его дворняжкой! Ну ничего, наш Ричард обошел по всем статьям эту ее титулованную шавку, и мы натянули ей нос! Подумаешь, гэдээровские крови, какой-то там Рупрехт фон Засранец, а не смог правильно поймать нарушителя и охранить вещь!

– Так, так! – гудел и дедушка. – Ричард у нас простой парень, рабочий… А буржуев всех в семнадцатом году повыбили…

Это было у нас новое развлечение в семье – нет, не бить буржуев, а ходить на собачьи выставки. Мама боялась моих конных выступлений, а безопасные выступления Ричарда ей очень нравились, она всегда шумно болела за него и даже пробовала свистеть. Если судьи были мужчины, то они маму всегда прощали, а женщины пару раз так и просили покинуть площадку. Мама была иногда настоящий хулиган, хоть и красавица.