Вернуться по следам - Глория Му

Я только посмеивалась, слушая, как мама убеждает Ричарда в том, что он замечательный пес, породистый-распородистый.

Скорее всего, он был полукровкой – помесью немецкой и восточноевропейской овчарки. По виду же был совсем немцем – и линия спины, и постановка ушей, и морды «необщее выраженье». У него был один порок, но существенный – семьдесят три сантиметра в холке при допустимых для немцев шестидесяти шести. У восточников же стандарт допускает и семьдесят шесть, хотя и тогда уже на рингах разные судьи грызлись по этому поводу не хуже овчарок, немецких и восточноевропейских, вместе взятых.

Впрочем, я никогда не интересовалась племенной работой, ни тогда, ни теперь.

Мне было интересно найти общий язык с собакой, договориться, а ее, так сказать, национальная принадлежность занимала меня в той же мере, в какой сейчас любую блондинку заботит гороскоп ее кавалера: ага, скорпион – значит, скрытен и мстителен, лев – отважен и тщеславен, рак – скуп и нежен. Ну и продолжим список: доберман – вспыльчив и чуток, кавказец – рассудителен, но требует времени, немец – уравновешенный, искренний, уверенный в себе.

Понятно, что я не горела желанием выставлять Ричарда на породных рингах, я работала с собакой, что называется, для себя, ну и для мамы, конечно.

Я знала, что огорчаю ее – и тем, что веду себя «не как все девочки», и тем, что слишком похожа на папу.

Женщине, один раз как следует рассердившейся на мужчину, не стоит о нем напоминать. А я все время напоминала ей о папе – своим видом, своими привычками и пристрастиями. Вот я и таскала ей медальки – свои и Ричарда, чтобы порадовать ее хоть чем-то. Я ведь видела, как другие родители ломают своих детей, заставляя их воплощать свои, родительские мечты и отказывая им в собственных, детских. А моя мама была не такая.

Помню, как-то раз я лежала на полу рядом с Ричардом и делала уроки. Дядя Степан, любящий двусмысленные шутки, часто говорил маме, что ее ребенок рано начал вести половую жизнь – это потому, что дома я все время валялась на полу – от постоянных нагрузок у меня побаливала спина, вот я и отдыхала, как умела.

К маме в гости пришла подруга, тетя Марина, и мама решила похвастаться ей нашей «стеной плача».

Услышав, что взрослые приближаются к моей комнате, я тотчас же прикинулась «дохлой лисицей» – уткнулась Ричарду в шею, обняла его и закрыла глаза.

Я не любила все эти бессмысленные разговоры: «Ой, Глория, какая ты большая стала! А как ты учишься? А кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Бла-бла-бла…» Вот и притворилась спящей.

Дверь открылась, Ричард, не поднимаясь, чтобы меня не потревожить, повернул к вошедшим голову и угрожающе оскалил зубы.

– Ой… Спит моя девочка… Тихо, Ричард, тихо, мы не будем входить, отсюда посмотрим. Маринка, извини, собака нас не впустит, раз Гло уснула… Она никого к ней спящей не подпускает.

– Так давай ее разбудим. Глория, детка! – повысила голос тетя Марина, и Ричард завибрировал у меня под рукой, беззвучно имитируя грозный рык.

– Маринка, не надо, пусть спит… Устает она. Учится на отлично, да еще спортивная секция… Вон, смотри, там диплом висит почетный… Это им киностудия дала за помощь в съемках фильма…

– Не понимаю, Аня, как ты терпишь эту собаку. – Тетя Марина не проявила должного интереса к моим успехам. – Страшно же… А если она ребенка загрызет?

– Да ты что, Марина, он у нас медалист, чемпион! Видишь, там его награды! Он все курсы дрессировки прошел – и защиту, и послушание… Он Глорию по одному слову слушается!

– Так тебя-то он не слушается…

– Он и не должен. Это же служебная собака, у такой собаки только один хозяин может быть… Он очень умный, Марин…

– Не знаю, Аня, умный не умный, а все-таки зверь… А она у тебя такая масенькая… Только посмотри – ручоночки тоненькие, обняла ими зверюгу такую страшную и спит, как ангелочек, – жалостливо протянула тетя Марина. – Мой Витька хоть и постарше твоей Глории, а до сих пор с медведем плюшевым в обнимку спит. Собаку я бы ему ни за что не разрешила…

– А я разрешила! И мне спокойнее, если подумать… Район-то у нас бандитский, а Глория после тренировок поздно возвращается… Да и взрослеет девочка, страшно мне ее одну отпускать. А теперь у нее такой защитник. Ты бы видела, как он на соревнованиях собачьих – раз-раз! И сбивает нарушителя с ног или в рукав ему так вцепится – ужас! Я знаю, никого он к ней не подпустит, никто детку мою не обидит…

– Ну раз так… Но я бы не стала ребенку все позволять, у меня Витька капризничать не смеет. А что для него лучше, я как-нибудь и сама решу. Ему только дай волю… Ты представляешь, выгнали недавно гаденыша из секции по боксу… За непосещаемость… Мне говорит: «Мама, я на бокс», – а сам где-то по дворам с мальчишками колдубасится… Каков, а? Ну ничего, отлупила я его как следует, теперь на дзюдо сдала, сама вожу. Папуля наш распроклятый носа не кажет, но я не я буду, если из пацана настоящего мужика не выращу…

Мой нос стал холодным, как ледышка, – это от злости у меня всегда так было. Витьку! На дзюдо! Видела я этого Витьку – лет двенадцати, бледный и рыхлый, как пельмень, тихий мальчик. Неудивительно, что он с бокса бегал!

Я ненавидела, когда портили хорошие вещи – рысаков заставляли ходить под седлом, ньюфаундлендов пытались натаскивать на «фас», а вот таких вот Витек – драться. Ну зачем, скажите? Неужели трудно сесть и подумать, посмотреть внимательно, к чему этот Витька способен, – ведь наверняка к чему-то способен. Судя по тому, как он двигался, единственный доступный ему вид спорта – это шахматы, если мозгов, конечно, хватит, но уж никак не дзюдо!

Я почувствовала, как напрягся Ричард, успокаивающе похлопала пса по боку и села, сделав вид, что только проснулась.

Мне теперь приходилось очень внимательно за собой следить. Я и раньше была не из вспыльчивых, но сейчас мы с Ричардом были словно соединяющиеся сосуды – моя злость моментально передавалась собаке, а это было ни к чему.

Я поздоровалась с тетей Мариной, провела блицпоказ наших наград и выпроводила их с мамой, отговорившись тем, что мне еще алгебру делать.

Потом я сидела, прикрыв лапами нос, как Умка, чтобы быстрее согрелся, жалела несчастного Витьку и была счастлива оттого, что моя мама никуда меня не сдает.

Зима катилась к середине, Ричард радовался глубокому, пушистому снегу, как щенок, – катался в нем, имитировал мышкование и с удовольствием таскал санки с конюшенной малышней.

Зима была ему впору, он прекрасно себя в ней чувствовал.

Зоська скучала и капризничала. На корде бегать она не любила, а прогулки по лесу были чисто формальными – часочек, и домой, под крышу.

Я же зимой просто погибала.

И мама, и Бабай считали меня выносливым ребенком – я могла забыть поесть и спокойно скакать целый день, тренировки по нескольку часов были мне нипочем, спала я мало, но холод просто убивал меня, лишал сил и способности соображать.