Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

Неста и Розалинда заговорщицки подмигнули друг другу. Одна сдерживалась и выглядела серьезной, другая же прыснула со смеху. Поначалу они будто смеялись над странной матушкой и ее дочкой, но потом Неста вдруг добавила:

— Ну, кажется, на мессах она молится о возвращении Теодора, и даже, кажется, Бог слышит ее просьбы. Я лично считаю, что ей следует оглядеться и поискать других мужчин, а не играть в младшую сестренку. Но в любом случае ее щеки пылают, а глаза горят с тех пор, как...

У Софии перехватило дыхание.

— О чем вы говорите? — взволнованно прервала она Несту. Насмешливые взгляды стали сочувственными. Розалинда протерла глаза, наполнившиеся от смеха слезами, и равнодушно продолжила за Несту:

— Вы, кажется, и правда не знаете, что происходит с вашими детьми.

— А как мне знать? — грубо прервала ее София. — Теодор за все эти годы не подал мне ни одной весточки...

— Ну, он, вероятно, был занят, — воскликнула Розалинда, торжествуя от того, что на этот раз ей известно больше, чем Софии. София хотя и знала, как лечить людей, но вот придворные слухи доходили до нее в последнюю очередь.

— Говорят, он жил у отшельника в Компьенском лесу. Постился или питался одними корнями и ягодами. Месяцами молчал и молился. Единственным, с кем он хотел говорить, был этот Кристиан, который приходил к нему время от времени, а в остальное время ходил по деревням, одевшись шутом. Представьте себе, София: он зарабатывает себе на жизнь тем, что имитирует голоса зверей — пение соловья, свист косули или крики павлина. А если денег не хватает, он глотает огонь, пережевывает камни или ходит по канату, натянутому между колокольней и ратушей.

— Говорят, два года назад он упал и сломал ногу! — воскликнула Аликс, чтобы показать, что и она умеет слушать. — Его отнесли к вашему Теодору, у которого, кстати, за это время выросла длинная борода, а волосы достают до плеч. Теодор приложил к его ноге буковые сучья и выпрямил ее.

— Да, так и было! А Катерина утверждает, будто Теодор сказал: «Хватит того, что один из нас хромает».

— Катерина! — воскликнула София, побледнев. — Откуда ей известно о Теодоре?

Ей было неприятно от того, что дочь сблизилась с Бланш, а с ней отказывалась даже говорить. В конце концов София отчаялась и стала отвечать молчанием на молчание, прекратив попытки вопросами заставить ее говорить. Пусть задохнется в своей обиде. Пусть бежит в свою церковь и болтает с Богом!

Теперь же ее молчание рассердило Софию.

— Да весь двор знает об этом! — покровительственным тоном продолжала Аликс. — После всех молитв и постов Теодор в знак последнего покаяния преклонил колени перед Бланш и попросил у нее прощения, а она...

София так быстро помчалась к двери, что ее усталые кости хрустнули. Уже почти выйдя из комнаты, она обернулась и задала последний вопрос:

— Вы что, хотите сказать, что он наконец вернулся в Париж?

«Катерина, — подумала София, — нужно найти ее. Она наверняка знает, где Теодор».

Катерина большую часть времени жила в королевском дворце, как все незамужние демуазели из хороших семей, которые знакомились здесь не только с придворной жизнью, но и с благородными рыцарями и влиятельными чиновниками, годными в мужья. Однако у Катерины не было ни отца, ни брата, и большинство болтливых дам сомневались в том, что милости Бланш, взявшей опеку над девушкой, хватит на то, чтобы обеспечить ей достойное будущее.

Софию это не волновало. Ей было все равно, как Катерина планировала свою жизнь и кто ей в этом помогал. Это был последний раз, когда она вошла в ее покои, — без стука, быстрым, решительным шагом.

Однако в этой незнакомой комнате она увидела не свою дочь, а робкую девушку, которая вся сжалась и испуганно забилась в угол. Она только что достала что-то из нагрудного кармана и хотела положить это на столик из темного дерева, но София помешала ей.

Испуг девушки не произвел на Софию никакого впечатления.

— Где... где Катерина? — грубо спросила она.

Девушка торопливо сжала таинственный подарок в кулаке, а руку спрятала в складках юбки. Только сейчас София заметила, что платье у нее было из простого, грубого материала, края перпачканы грязью, а швы во многих местах зашиты. При дворе так никто не выглядел.

— Пожалуйста, — попросила девушка, — пожалуйста... вы не должны видеть меня здесь!

София нахмурила лоб. Она с радостью отказалась бы от зрелища этой странной фигуры, которой нечего было искать тут, во дворце, но раз уж она находилась здесь вместо Катерины, ей не оставалось ничего иного, кроме как разглядывать прямые, нечесаные волосы, обожженную солнцем кожу лица и шеи, а также выражение глубокого отчаяния из-за того, что ее здесь обнаружили.

— Кто ты? И что ты делаешь в комнате моей дочери? Девушка была готова расплакаться.

— Пожалуйста... вы не должны видеть меня здесь... Я отвержена...

Она вся дрожала от страха.

— Твое имя! — пронзительно потребовала София. Девушка взвыла.

— Йохана, — жалобно простонала она, упав на колени.

— Итак, Йохана! Что ты тут делаешь? Может, мне позвать стражу с большими острыми мечами?

— Пожалуйста, не надо... не надо!

София нетерпеливо подошла к ней. Ужас, который она только что пережила, узнав о Теодоре, впервые за последние месяцы придал ей подвижности. Она испытывала и радость, и растерянность. Она положила руку на плечо Йоханы, подняла ее и обхватила запястье той руки, в которой было что-то спрятано. Испуганно воскликнув, девушка расслабила пальцы, выронив кожаный мешочек, а затем, широко раскрыв глаза, смотрела, как он покатился по полу. Ремешок развязался, и из мешочка высыпались отрезанные ногти, несколько прядей волос и наконец колба, напоненная красной жидкостью — скорее всего, кровью.

София отпрянула назад и тотчас же отпустила руку Йоханы.

— Что это значит? — вскричала она, пытаясь справиться с отвращением и со страшным подозрением, кем могла быть эта девушка.

Рыдая, та созналась и начала свой сбивчивый рассказ.

— Я жена... парижского палача. Мне пришлось выйти за него замуж, чтобы спасти свою жизнь... потому что закон гласит, что палач может спасти убийцу ребенка от смерти, взяв ее в жены. А я убила ребенка, да простит мне Бог мое прегрешение. Сын соседа лег на меня, я не хотела, я забеременела, и ничего уже нельзя было сделать. Я бросила его потом в Сену, но он не утонул. Он никак не хотел идти ко дну... Было решено, что меня следует посадить в мешок и также бросить в реку. Палач сжалился надо мной... и поэтому я еще жива... и поэтому я здесь...

Она замолкла, а София отошла еще дальше. Ее сковал страх. Палач и его семья пользовались дурной славой, никому не разрешалось говорить с ними или приглашать в дом. Если он шел навстречу, нужно было перейти на другую сторону улицы, потому что палачи были страшнее ночных сторожей, которые по ночам бродили по улицам и разговоривали с духами, когда им становилось скучно.