Между молотом и наковальней - Николай Лузан

В тот день не только рядовым ветеранам не нашлось места на трибунах, но и подъехавшему из Гагры вместе с женой и сыном Нартом «абхазскому Маресьеву» — Герою Абхазии Руслану Харабуа. Он вынужден был развернуться и отправиться домой. Кроме него еще не одной сотне заслуженных ветеранов войны не нашлось места на этом празднике одного.

К шестнадцати часам на трибунах негде было упасть яблоку. Они, словно осенняя клумба перед Домом правительства, полыхали от пестрых маек зрителей, с которых электорату то ли загадочно улыбался, то ли многозначительно подмигивал Рауль Хаджимба. Перед правительственной ложей, у кромки футбольного поля, Владимир Жириновский и заместитель генерального прокурора России Владимир Колесников пикировались за право построить по ранжиру вихляющую из стороны в сторону шеренгу из политиков и артистов. В итоге победил хитроумный Иосиф Кобзон.

Обласканный всеми российскими партиями власти, но не любимый капризной и подозрительной американской Фемидой, разглядевшей за его неотразимым шармом «русского дона Корлеоне», он первым догадался схватить микрофон. Во время его зажигательной речи даже у самого закоренелого скептика отпали сомнения в том, что в абхазском Синопе рядом с приметной, стыдливо прятавшейся за традиционно зеленым забором дачей самой «крутой кепки» в Москве — Лужкова уже завтра вырастут сияющие стеклом и бетоном корпуса лучших в мире отелей, борделей и дансингов, от одного вида которых «Мише тбилисскому» придется от зависти кусать локти и «забивать стрелку кремлевским пацанам».

К концу выступления большинство зрителей было покорено первым «соловьем» российской эстрады и безоговорочно верило, что в это счастливое будущее их должен привести не кто иной, как верный продолжатель дела Владислава Ардзинбы и большой друг российской эстрады Рауль Хаджимба. Закончилась речь не совсем «святого» Иосифа под бравурные звуки шлягера «Нам песня строить и жить помогает».

Робкий выкрик недоброжелателя «А где нам взять такую песню, чтобы жить, как ты?» потонул в шквале аплодисментов. И когда они стихли, то в шеренге снова начались разброд и шатание. На этот раз Владимир Вольфович не стал дожидаться, когда дадут слово, и взял его сам.

Преданный слуга кремлевских небожителей, кумир полублатной московской тусовки и неверный друг Саддама Хусейна, как всегда, был ярок, убедителен и неповторим. Видимо, от захватывающих дух красот Нового Афона, а еще больше от приглянувшегося маленького кусочка земного рая по соседству с Пантелеймоновским монастырем ему расхотелось отправляться в дальний поход, чтобы мыть сапоги в далеком Индийском океане, и он решил бросить якорь ближе — на берегах Черного моря.

Неистовый пассионарий грозил топить обнаглевшие вконец грузинские пограничные катера, шнырявшие под самым носом у залегшего в безнадежном дрейфе у сухумского пирса «флота» Абхазии. И, войдя в раж, обещал при случае «макнуть» как следует этого «американского Мальчиша-Плохиша Саакашвили». А чтобы ни у кого не возникало сомнений, поклялся лечь костьми на золотых пляжах Агудзеры за их защитника Рауля Хаджимбу.

Публика ревела от восторга, и только львиный рык заместителя генерального прокурора России Владимира Колесникова заставил ее притихнуть Он и его родной братишка— «близняшка» Виктор, проведшие свое босоногое детство и бурную юность на пляжах родной Гудауты, были в Абхазии не чужими. Будучи своим в доску, «Вовка-прокурор» не стал церемониться с земляками и заговорил привычным для него языком:

— Бандитов и коррупционеров — на нары! Проституток — в гарем! Крестьянину в руки большую мотыгу, чтобы сначала думал о родине, а потом о себе!..

Окончательный его «приговор» был суров и беспощаден:

— Только с Раулем Хаджимбой народ Абхазии ждет светлый путь на свободу и с чистой совестью.

Последние фразы прокурора падали в гробовую тишину, нависшую над стадионом. Перспектива снова поднимать БАМ в далекой Восточной Сибири или улучшать генофонд в арабских борделях мало кого прельщала. В ответ с верхних ярусов послышался свист и раздались гневные крики:

— Канай сам на нары, а нам и на лежаках хорошо!

— Скажи, сколько тебе на лапу дали?

— Бери в «грабли» свои лыжи и кати, откуда прислали!

В правительственной ложе нервно засуетились. «Голиаф» метнул грозный взгляд на свиту, и она пришла в движение, озабоченные милиционеры и охрана забегали по проходам, выискивая возмутителей торжества. И только появление на сцене певца Олега Газманова сбило нараставшую волну возмущения. Но и этот «московский соловей» тоже подкачал, то ли тряска в армейском вертолете, то ли нещедрый гонорар хозяев, обещавших заплатить через полтора месяца — и то только мандаринами, расстроили звезду до такой степени, что она запуталась в элементарной географии.

С кислым видом Газманов изобразил на сцене несколько вялых па, а затем микрофон визгливо всхлипнул, и над стадионом тысячекратно усиленное киловаттами электроники повторилось:

— Привет, Аджария!.. Аджария-я-я-я!

Ведущему концерта Зурабу Аргуну стало не по себе, в памяти тысяч абхазцев, включая его самого, еще была свежа недавняя драма, разыгравшаяся в этой республике. Там начатый с такой же помпой концерт звезд московской эстрады, осененный присутствием самого мэра Лужкова, закончился оглушительным провалом. Бурные овации, прозвучавшие из Вашингтона, достались другому «солисту», спустя несколько недель торжествующий триумфатор Саакашвили въехал на американском бульдозере в павший к его ногам Батум.

Растерянный Зураб метнулся к Газманову и принялся что— то торопливо нашептывать, но было уже поздно. Стрелка избирательного марафона резко качнулась в другую сторону — совсем не в ту, на которую рассчитывали режиссеры.

— Аджария?.. Аджария?!! — выдохнула ошарашенная публика и затем взорвалась оглушительным ревом и свистом.

Это стало последней каплей, переполнившей терпение тех, кто не захотел играть роль послушных статистов в спектакле под названием «Рауль — наш президент». В центральной ложе растерянно наблюдали за тем, как на футбольное поле полетели флажки, кепки и плакаты с портретом «Голиафа», самые горячие сдирали с себя футболки и рвали на куски.

Возмущенная людская река выплеснулась на площадь перед стадионом, а там уже бушевал стихийный митинг тех, кто остался за плотной цепью милицейского кордона. Они негодовали от того, что светлый праздник победы и памяти жертв прошедшей войны превратили в политическое шоу. Два кипящих гневом и возмущением потока слились в один и, подобно огнедышащей лаве, устремились к центру города.

Сухум забурлил, вечером тут и там стали возникать стихийные митинги. В избирательном штабе Рауля Хаджимбы, похоже, не почувствовали угрозы. Сам он в узком кругу единомышленников вместе с московскими политическими и эстрадными звездами в тиши госдачи продолжал отмечать будущую победу. А послушное проправительственное телевидение шестой час подряд «бомбило» концертом сознание электората, вызывая у него все большее негодование и разнося в щепки, казалось бы, так умело выстроенную для фаворита лестницу к вершине власти.