Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

к одиннадцати вечера, тот же бородатый кучер подавал к подъезду двухместную карету. Жена Ванечки надевала открытое вечернее платье, а сам Ванечка облекался в мундир или сюртук, смотря по важности случая. В таком виде они отправлялись или обедать, или на балы, к родным, к знакомым или в иностранные посольства.

На девятнадцатый год службы Ванечка получил чин полковника и в командование 1-й батальон.

По уставу все батальоны в полку были одинаковы, но когда-то, в царствование Александра I, 1-й батальон назывался «лейб-батальон». В Преображенском полку 1-й батальон имел даже особые казармы на Миллионной улице и особое офицерское собрание там же. Офицеры в преображенский 1-й батальон назначались с особым отбором, в рассуждение звучности фамилий, состояния и общей представительности. Офицерам других батальонов вход в собрание 1-го батальона не то чтобы был заказан, но без приглашения они туда не являлись. Как-то раз, чтобы подразнить моего приятеля и двоюродного брата моей жены, уже не очень молодого преображенского офицера, я стал к нему приставать, чтобы он пригласил меня обедать в офицерское собрание на Миллионной. Он долго отшучивался, но наконец, припертый к стене, принужден был признаться, что он этого сделать не может. Он был офицер 5-й роты.

У преображенцев для такого разделения было все-таки какое-никакое основание. В 1741 году их гренадерская рота (в полку по счету 1-я) возвела на престол Елизавету Петровну, за что получила название «лейб-компании» и всякие другие милости и привилегии. «Гвардия» в гвардии получилась исторически.

У нас никаких таких разделений не существовало. Офицерское собрание было одно, общее для всех. А потому всякое различие между офицерами было бы чисто искусственным и вызывало бы только зависть, недовольство и рознь. Все же нашлись и у нас люди, которые пытались провести в жизнь нечто подобное. Среди этих немногих фигурировал и Ванечка.

Свой 1-й батальон Ванечка получил в 1904 году. В российской истории это был год чреватый. Год перелома. В этот год, впервые со времен Пугачева, зашаталась и дала трещину по всему фасаду огромная, но не слишком прочная храмина старой дворянско-помещичьей России. «Дерзкий враг в темную ночь осмелился напасть на нашу твердыню» (первые слова царского манифеста по случаю объявления войны Японии). В малом масштабе «Пёрл-Харбор» был проделан на внешнем рейде крепости Порт-Артур. Подошла революция 1905 года. Беспорядки на фабриках и заводах, студенческие волнения… По улицам манифестации с красными флагами. Наша власть красного флага боялась как огня. К выражениям народных чувств, кроме верноподданнических, в старой России не привыкли.

Далеко зерну до колоса,

Не пришла еще пора,

Я даю вам право голоса

Лишь для возгласа «ура!»…

По всей стране прокатилась волна забастовок. Забастовки на железных дорогах, на водокачках, на электрических станциях. Государь Николай II, раздираемый советниками, сидел в Царском Селе под крепкой и тогда еще верной охраной и в мятежную столицу показываться не дерзал.

Потушили электричество,

Фонари и, наконец,

Стали звать его величество

Возвратиться во дворец…

Вечером 13 октября осада Технологического института. На площади полуэскадрон Конной гвардии с рыжим поручиком Фроловым палашами, преимущественно плашмя, разгоняет толпу. В числе пострадавших приват-доцент Тарле. Санкт-петербургским диктатором назначен конногвардеец генерал Дмитрий Трепов, который расклеивает по городу объявление, что «войскам приказано действовать беспощадно, холостых залпов не давать и патронов не жалеть». Последняя фраза о неэкономном расходовании патронов хотя и энергичная, но не так чтобы слишком удачная, обошлась впоследствии бравому генералу дорого.

Манифест от 17 октября, по которому Российское государство получило хотя и «куцую», но все же конституцию.

Новые толпы с красными флагами на улицах, и, хотя конституция разрешает «свободу собраний», войскам велено в толпу стрелять. Генерал Трепов опять приказывает «патронов не жалеть». Премьер-министр граф С.Ю. Витте в тот же самый час звонит по телефону командирам полков и просит их «щадить русскую кровь».

Ноябрь проходит относительно спокойно, но уже с начала декабря ползут слухи о готовящейся всероссийской железнодорожной забастовке. И наконец, 9 декабря разражается вооруженное восстание в первопрестольной столице Москве.

Во главе своего 1-го батальона Ванечка съездил в Москву. К его большому удовольствию, – он не любил волнений, – распоряжаться ему там ничем не пришлось. Всем парадом командовал динамический и сангвинический командующий полком, полковник Мин. Ванечка довольно хладнокровно гулял по Пресне и по Горбатому мосту. В него стреляли из-за баррикад и из окон и прострелили ему воротник на полсантиметра от сонной артерии. Как и некоторые другие, Ванечка оказался «обстрелян», что для военного всегда составляет немалое преимущество.

В 1906 году в российской армии подуло свежим ветром. Переменилось высокое начальство. Наехали генералы с Дальнего Востока, герои Японской войны. Первую гвардейскую дивизию получил генерал Лечицкий.

Для командира 1-го батальона лейб-гвардии Семеновского полка полковника фон Эттера генерал Лечицкий был столь же чуждое и непонятное существо, как и семеновские солдаты, все эти Остапчуки, Еременки, Сидоренки и т. п. С той лишь неприятной разницей, что Еременки стояли перед ним, полковником фон Эттером, смирно, а тут ему приходилось стоять смирно перед неизвестно откуда взявшимся маленьким генералом с седыми усами и с царскими вензелями на погонах. Как и следовало ожидать, у полковника фон Эттера с генералом Лечицким сродства душ не оказалось. Как-то раз, по обыкновению нежданно-негаданно, приехал Лечицкий в 1-й батальон, в Е. В. роту. По счастью, к приезду начальника дивизии ротному командиру случилось быть в роте. По еще большему счастью, батальонный командир Эттер сидел в это время в собрании. За ним спешно послали. В роте идут занятия, приготовительные к стрельбе упражнения. Берут наизготовку стоя, с колена и ложатся на соломенные маты. Лечицкий присматривается, и его зоркий солдатский глаз замечает какую-то неправильность.

– Возьми наизготовку с колена… Не так… Зачем ты делаешь это движение? Так тебе заряжать неудобно… Как ты будешь заряжать?.. Возьми ты… Нет, опять не то…

Перебрали десятка полтора лихих учителей, унтер-офицеров и ефрейторов. Все делают одинаково. Делают точно так, как учили в учебной команде и как делают во всем полку. Командир Е. В. роты, бравый капитан Максимильян Цвецинский, по прозвищу Макс, бывший фельдфебель Пажеского корпуса и сам бывший начальник учебной команды, вежливо, но твердо вступает с начальником дивизии в спор. Спорить о службе с Лечицким было можно. Наконец, потеряв терпение, Макс снимает сюртук с флигель-адъютантским золотым аксельбантом и, оставшись в белой рубахе, сам берет винтовку. Становится смирно на мате, затем молниеносно выкидывает винтовку вперед и в мгновение ока оказывается стоящим на правом