Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

также в колодке. За Анной шел Станислав II степени, и носился он на шее. За ним шла Анна II степени, тоже на шее.

При получении старшего шейного ордена соответственный младший переезжал на борт.

После «Анны на шее» шел очень приятный орден: Владимир IV степени с мечами и бантом. Приятность его заключалась в том, что он носился на груди или в петлице сюртука постоянно. За Владимиром маленьким следовал Владимир III степени, большой, также, разумеется, с мечами, и носился он также постоянно на шее.

В наше время ордена и медали, эти последние – главным образом в память чего-нибудь, укреплялись на колодке, и колодка эта или надевалась, или нет. До такой умной вещи, чтобы вместо орденов в менее парадных случаях носить маленькие колодки только с ленточками, до самой революции у нас так и не додумались.

Вот и все офицерские, так называемые, «очередные награды». Ордена эти можно было получать и «вне очереди», перескакивая через один и больше, а потом возвращаясь назад. К примеру, скажу, что мои собственные боевые награды скакали вперед и назад с необычайной резвостью: «клюква», Владимир IV степени и Анна III степени.

Самые ценные для офицера награды были Георгиевские: так называемое золотое оружие и Георгиевский крест. Орден этот, как и Владимир, учрежден был Екатериной II. Солдатские Георгиевские кресты, официально называвшиеся «знаки отличия военного ордена» (четыре степени медали и четыре степени креста, I степени – золотой с бантом) давались сравнительно легко. После боев хорошо действовавшим частям высокое начальство, не ниже штаба армии, давало по пять и по десять на роту. Заработать же офицерского Георгия в младших офицерских чинах, подчеркиваю, в младших, в пехоте было по-настоящему трудно. Все случаи определялись «Георгиевским статутом» и решались «Георгиевской думой», состоявшей из георгиевских кавалеров средних чинов, редко выше полковника. Для получения креста классическими случаями считалось ротному командиру забрать действующее орудие или пулеметы или во главе своих людей ворваться в неприятельское укрепление. Если принять во внимание, что немецкие огневые средства были постоянно раза в три, а то и больше сильнее наших, станет понятным, что дело это было весьма и весьма трудное. За всю войну среди обер-офицеров у нас было 9 георгиевских кавалеров и 5 из них были посмертные, единственные, которые давались легко.

К боевым наградам офицеров представлял командир полка, но разрешение представить давалось штабом армии. Например, за Кржешов (переход австрийской границы) было дано по десяти медалей и крестов на роту, и всех офицеров было разрешено представить к «очередной награде». Очередные награды были даны и за Ивангород, и за Краков.

По своему усмотрению командир полка мог представлять к «внеочередным наградам». Такой внеочередной наградой являлся главным образом Владимир IV степени. Это был серьезный и почетный орден, который по-настоящему заслужить было не так легко. Командиры представляли к Владимиру тогда, когда не хватало данных для золотого оружия.

В представлениях к Владимиру, как и во всем другом, Ванечка проявлял самое явное лицеприятие. Через четыре месяца войны весь его многочисленный и бесполезный штаб щеголял с малиновыми крестиками на кителях. Не исключена возможность и того, что, получив сам георгиевское оружие за Кржешов, от которого во время боя он находился в 7 верстах, и будучи украшен Георгиевским крестом лично царем на смотру гвардии под Гарволиным в декабре 1915 года, – в деле боевых наград Ванечке было неловко проявлять требуемые законом строгость и беспристрастие. Как бы то ни было, офицеры все это терпели и выносили, пока, наконец, со своими представлениями он не перешел последних пределов и не выхлопотал орден Владимира с мечами и бантом молодому офицеру, который ни одного дня не был в строю. Офицер этот, подпоручик К., о котором уже было говорено выше, официально состоял начальником обоза 1-го разряда, то есть – заведовал перевозкой офицерских вещей и офицерского собрания. Он же был и хозяином собрания.

Хотя и сын почтенного человека, К. с первых же шагов на войне выявил себя ловчилой самого высокого класса. По собственной охоте он занял при командире полка должность среднюю между метрдотелем, личным секретарем и старшим денщиком.

Чтобы его превосходительство был хорошо устроен на ночлег, чтобы, не приведи бог, не покусали его блохи и клопы, чтобы был он хорошо и вкусно накормлен, обо всем этом К. пекся с чисто сыновней любовью и заботливостью. Со своей стороны и Ванечка, смолоду ценивший удобства и приятности жизни, был для К. «отца вместо». Не поручусь даже, что наивный Ванечка не принимал все эти услуги как дань самой бескорыстной любви и преданности.

К «Молчалину» К. офицеры относились пренебрежительно, но все шло сравнительно гладко, пока не нацепил он своего Владимира. Это переполнило чашу, и против К., а косвенно и против Ванечки был устроен заговор. Душою заговора был лихой офицер пулеметчик Георгий Бремер. Сговорившись с несколькими товарищами, Бремер послал в Петербург к Фокину (самый лучший магазин офицерских вещей, помещался на Караванной) весьма необыкновенный заказ. Нужно думать, что ни до, ни после Фокину таких заказов исполнять не приходилось. По подробной инструкции с рисунком Фокину поручалось изготовить самой лучшей работы орден Владимира IV степени, но в то место, куда крест-накрест вставляются золотые мечи, ему предлагалось вставить золотые же… нож и вилку.

За такую необычайную работу Фокин запросил полтораста рублей. Заговорщиков это не остановило. На войне у всех денег было много, и заказ был подтвержден.

Через месяц Георгий Бремер получил из Петербурга посылку. В посылке вместе с другими вещами находилась синяя сафьянная коробочка, а в ней на подушечке белого бархата, блестя золотом и эмалью, артистически сработанный, покоился чудовищный орден.

Торжественное подношение сначала предполагалось произвести за ужином в присутствии всего штаба и самого Ванечки. Но сделать это все же не решились. Поднесли, когда его не было, но с речью и с полной торжественностью. Когда сначала любезно улыбавшийся К. наконец открыл коробку и понял, в чем дело, он побледнел, закусил губы и быстро ушел. Через два дня его уже не было в полку. Эттер велел ему дать свидетельство о контузии, он уехал в Петербург и с полкового горизонта пропал навсегда.

Когда сам Ванечка узнал о проделке, он взбеленился. Вызвал Бремера, накричал на него и пригрозил отдать его под суд за «профанацию императорских орденов». Привести свою угрозу в исполнение Ванечка, однако, не решился. Бремеров у нас служило четыре брата, и к этому времени двое было уже убито. Все они были отличные офицеры, один другого лучше. Отец их, отставной генерал, был