Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Карина Тихонова

Но этот!

Или он великий актер, или у нас новая мода политического имиджа — решил наконец Сергей Владимирович, но к общему знаменателю пока так и не пришел. Если бы он читал Станиславского, то знал бы одну интересную фразу.

«На сцене невозможно быть естественными, — говорил своим актерам Константин Сергеевич, И тут же добавлял: — Но извольте казаться естественными»!

Вперед Смотрящий казался совершенно естественным в своих речах и поступках, и оттого общение с ним давалось Сергею Владимировичу так трудно, что и описать невозможно.

Впрочем, Вперед Смотрящий не часто баловал партийного соратника посещениями, чему Сергей Владимирович втайне был очень рад. Потому что не знал, какое выражение лица следует надевать в таких случаях.

В последнее время к его лицу плотно приросла траурная маска, и совсем не потому, что он сознательно достал ее из своего багажа.

Он боялся.

После разговора с теткой-ведьмой, у него не было ни одного спокойного дня и ни одной спокойной ночи. Днем он в оцепенении сидел за рабочим столом, вздрагивал от каждого телефонного звонка и от каждого стука в дверь, ночью висок сверлила одна и та же тревожная мысль: как тетка это сделала?

Он автоматически подписывал все бумаги, приходившие на его рабочий стол, не интересуясь больше их стоимостью. Подписывал, ловя недоумевающий взгляд секретарши. Подписывал с тайной надеждой, что своим сегодняшним бескорыстием, возможно, искупит вчерашние грехи, а двуличный и вороватый чиновничий бог на этот раз скажет, недовольно пожевав губами:

— Ладно уж, иди… Но больше не греши!

Если бы это было возможно!

Тетка подловила его, в этом Сергей Владимирович не сомневался. А технические подробности интересовали его потому, что он не мог предугадать, что же будет дальше.

«Дальше не будет», — как говорит ведущий «Своей игры», заканчивая раунд.

Партийный патрон, как орудие недовольного чиновничьего бога, пожаловал в кабинет за жертвой, и это было написано в непреклонном выражении его больших голубых глаз.

«А вот и развязка», — подумал Сергей Владимирович и механически встал с кресла навстречу Вперед Смотрящему. И эта мысль, как ни странно, принесла облегчение.

Гость держал в руках сложенную трубочкой газету, и Сергей Владимирович увидел краем глаза неудобоваримый латинский шрифт.

— Попросите ни с кем не соединять, — хмуро попросил гость.

Сергей Владимирович беспрекословно повиновался. Поговорил с секретаршей, отключил громкую связь и уставился на Очень Значительное Лицо с таким любопытством, словно тот был фокусником, объясняющим технику номера.

Все-таки интересно, как старуха это сделала?

Гость сел в кресло посетителя, развернул газету и протянул ее через стол.

— Что это? — спросил он негромко.

Сергей Владимирович осмотрел протянутый ему бумажный лист с пристальным вниманием охотничьего пса, идущего по следу.

— Я не знаю английского, — ответил он почтительно.

— Французского, — поправил его Вперед Смотрящий. — Это «Ле Монд», французский еженедельник. Очень влиятельное и популярное издание.

— Все понятно, — сказал Сергей Владимирович, который уже догадался о технике фокуса. Но гость воспринял его ответ неправильно.

— А мне непонятно, сказал он грозно, и его голубые глаза сердито засверкали. — Мне непонятно, что это за интервью на первой полосе. Мне непонятно, провокация это или… Сергей, у вашей матери была сестра?

— Даже две, — ответил он, улыбаясь. Ай, да тетка! Времени она даром не теряла! Да и чего ей, собственно, бояться? Все сроки давности давно вышли…

— Я имею в виду Евдокию Головину, — уточнил гость, заглянув в газету.

— Да. Это моя тетка.

Гость помолчал и снова спросил.

— Она жила во Франции?

— И была там замужем.

— И убила своего мужа, — продолжал перечислять Вперед Смотрящий холодным отстраненным тоном, — и увела его деньги. Так?

— Так.

— А вы недавно съездили во Францию, раздобыли доказательства, которых не смог раздобыть французский суд, и стали шантажировать свою тетку. При этом, в разговоре вы дискредитировали всех людей, честно выполняющих административную работу. Причем я считаю, что вы дискредитировали лично меня. Можете что-то объяснить?

— Меня подставили, — сказал Сергей Владимирович и улыбнулся.

Лицо гостя стало чуть менее напряженным.

— То есть та пленка, которую она отдала французскому журналисту — фальшивка?

— Меня подставили, — повторил хозяин кабинета все с той же дурацкой ухмылкой.

— Если это фальшивка, мы должны немедленно потребовать опровержения. Там есть чудовищные моменты!

— Меня подставили.

— Сергей!

Очень Значительное Лицо поднялось с места, протянуло через стол Очень Значительные Руки и крепко тряхнуло хозяина за плечи.

— Вы меня слышите?

— Я слышу.

— Это фальшивка?!

— Меня подставили, — повторил Сергей Владимирович, и по его щеке вдруг покатилась одинокая слеза.

Гость брезгливо отдернул руки и несколько минут постоял в раздумье.

— Вам лучше уйти домой, — сказал он тихо.

— Совсем уйти? — спросил Сергей Владимирович послушно, как ребенок.

— Совсем, — ответил гость, со странным брезгливым сочувствием разглядывая хозяина кабинета. Вернее, бывшего хозяина. — То, что тут написано… это чудовищно. Вы заплевали целую страну! Впрочем, говорить с вами об этом — уже не моя прерогатива.

— Меня будут судить? — кротко спросил Сергей Владимирович.

— Не знаю. Идите домой.

И бывший партийный начальник скорбно и величаво покинул кабинет.

«Я — прокаженный», — подумал Сергей Владимирович, обводя взглядом привычный уютно-скромный интерьер.

Теперь он понял, почему его приемная сегодня выглядела так же пустынно, как выглядит приемная лепрозория. Конечно, чуткие носы коллег еще утром уловили запах необратимого разложения, и территория, помеченная черным крестом на картах коридоров Власти, мгновенно обезлюдела.

— Ольга Петровна! — позвал он секретаршу через селектор.

Но ответа не дождался.

Сергей Владимирович вышел в свою приемную. Стол секретаря был абсолютно, девственно пуст.

«Оперативно», — подумал он и вернулся в кабинет.

Уселся за стол и включил телевизор. Делать в кабинете ему больше было нечего, но Сергей Владимирович привык отбывать здесь полный рабочий день.