Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

И так длилось почти двадцать лет.

Именно А.И.Апальков стал для Гудина после ухода на пенсию, гарантом его последнего рабочего места в ООО «Де-ка».

У Ивана Гавриловича Гудина была и психология «шестёрки», выработавшаяся за многие годы работы на академика.

Поэтому Платон как-то посоветовал коллеге:

– «Ванёк! Тебе пора отвыкать шестерить. Здесь это не нужно!».

На что Гудин возразил, доказывая свою ценность и нужность начальству, начав, было, хвалебную про себя поговорку:

– «Мал золотник…».

Но, на этот раз, перебивший его Платон, расставил все точки над «и»:

– «Да ещё и глупый вдобавок!».

То Гудин рассказывал всем, что запрещает своему единственному внуку Арсению, от старшего сына Олега, называть его дедушкой, а только Ваней, из-за чего коллеги по работе прозвали его ещё и «Наш старый, или пожилой, мальчик».

А их начальница, Надежда, как-то за глаза сказала про Гудина, что он ещё просто не знает, что он уже старый.

То он имитировал кипучую трудовую деятельность, пытаясь доказать свою полезность коллективу.

То пытался всегда угодить своему непосредственному начальству, но, совершенно игнорируя тех, кто, по его мнению, стоит ниже на иерархической и социальной лестнице.

При этом совершено забывая, или не зная, что ещё существуют морально-этические, культурные, в том числе в смысле общения, эмоциональные, интеллектуальные, и какие угодно лестницы, на которых люди могут располагаться в совершенно другой последовательности и очерёдности, из-за чего их ценность для страны, общества, коллектива, семьи может быть совершенно иной, нежели сначала кажется, от чего и самым авторитетным человеком в коллективе не всегда бывает начальник.

Не тупой, а даже весьма живой ум Гудина всегда работал только на него самого, а не на окружающих его людей, в том числе и самых близких.

Но в нём, всё-таки, было весьма развито чувство собственного достоинства, и он, в зависимости от обстановки, от общественного положения в его сознании оппонента, в той, или иной мере, не давал тому спуску. Но особенно это касалось часто ему перечившего Платона.

Ивану Гавриловичу Гудину нельзя было отказать и в проницательности:

– «Я знаю, Вы все меня тут ненавидите!».

На что жалостливый Платон тут же возразил:

– «Иван! Мне кажется, насчёт «ненавидите» – слишком громко сказано! Тут другое. Вот моя жена Ксения говорит, что я боюсь свою бывшую жену Элеонору. А я ей тогда объясняю:

Ну, вот, например, идёшь ты по тропинке, а на ней лежит куча говна. Ты, что, её боишься?!

Так и здесь! А ты говоришь, ненавидите!».

Иван Гаврилович очень часто вёл себя, как ребёнок.

Ведь недаром говорят, что старый, что малый.

И это относилось не только к ковырянию в носу, но и к частой забывчивости, свойственной, как правило, молодым людям, разбрасывающимся своим многочисленными делами и мыслями.

Во время приёма пищи на работе, правда только иногда, и особенно во время праздничного застолья, когда чаще и глупее развязываются языки, он, оговаривал своих коллег, что те, мол, много едят и пьют, а я вот, такой супермен, ем мало и почти не пью, забывая при том, что этим он демонстрирует всем свою естественно пришедшую старость.

По этому поводу въедливая и всё видящая Инна Иосифовна в узком кругу заметила:

– «Дурная голова поганому языку покоя не даёт!».

А дотошный Платон, привыкший всегда приводить свои психологические исследования к логическому концу, добавил:

– «Ваньк! Твоё любопытство к еде другого, что кто ест, имеет глубокие корни. Ты, как проктолог, давно привык невольно исследовать последствия содержимого чужих желудков!».

В этих своих проявлениях Гудин был иногда не столь гнусен, говнист и противен, сколь жалок.

Из-за этого Платон за глаза наградил Гудина яркими и обидными эпитетами:

– «Анусовед ты наш! Доктор анусоведческих наук! Вагиноид! Анусмэн! А в общем, Гутман!».

Говнистость характера Гудина несколько компенсировалась его квази интеллигентным воспитанием.

Поэтому его нельзя было считать ни положительным, ни отрицательным.

Иногда Платону было искренне жаль старика, коим тот совершено не хотел себя числить.

Он часто думал про того: Ни то, ни сё! Ни рыба, ни мясо!

Но, вообще-то, Платон был уверен, что в жизни не бывает людей плохих и хороших, а есть лишь плохие и хорошие поступки, действия, мысли и помыслы.

И в жизни нередко плохим поступкам предшествуют благие намерения и пожелания, и также наоборот.

В семейной жизни у Гудина тоже было не всё в порядке.

Ему пришлось развестись и с Валентиной, оставив ей и младшему сыну Ивану материнскую квартиру.

Даже по такому, в общем-то, печальному поводу Иван Гаврилович любил преподнести себя, как супермена:

– «Я самый настоящий русский мужчина! Отдал жене квартиру!».

Но вскоре он получил однокомнатную квартиру на себя одного.

Хотя он о многом, особенно о том, что его характеризовало не с лучшей стороны, и умалчивал, Платону всё же удалось кое-что разузнать о его семейной жизни и даже понять дальнейший ход событий.

Вскоре вновь испечённый холостяк Гудин нашёл себе 18-летнюю девушку, которую стал обучать всему, что сам знал и умел.

Большая разница в возрасте и безмерное уважение к зрелому мужчине со стороны очень молодой девушки, несформировавшейся, как личность, позволили им прожить месте, бесконфликтно, семь счастливых лет. И хотя годы давали многое, но и брали тоже не мало. Иван это почувствовал. Да и его любимой Надежде пора было рожать.

Хотя и с лёгкой грустью, но всё же и с гордостью, Иван отпустил любовницу на поиски постоянного мужа, семейного счастья. Уже через несколько лет Надежда звонила Ивану Гавриловичу и выражала огромную благодарность за его науку, позволившую стать ей настоящей, любимой и уважаемой женой.

Была у Ивана Гавриловича и очень странная черта характера. Платон даже не знал, как её и обозвать-то.

Суть этой черты была в том, что Гудин, как только начинал разговор о чём-либо, например, о каких-то своих делах, так потом вдруг прекращал вещание чуть ли не на самом интересном месте и совсем замолкал. То ли он боялся в чём-то проговориться, то ли набивал себе цену.

Все последующие попытки Платона всё же услышать, доведённую до своего логического конца, мысль, оканчивались неудачей и возмущённой критикой со стороны Гудина:

– «Ну, что ты всё расспрашиваешь?! Зачем тебе это надо? Меньше знаешь – лучше спишь!» – возбуждённо раскрасневшись, отбивался он в таких случаях от Платона, как от назойливой мухи.