Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Коронованные особы все-таки стоят наособицу, и нельзя принудить кого бы то ни было взять в руки оружие, рискуя совершить цареубийство.

Надо сказать, что отношения российского императора и австрийского министра складывались весьма неприязненно и до этого инцидента.

Александр Первый – император России – не привык к тому, чтобы ему противоречили. Такое поведение его несказанно раздражало. Александр Первый – частное лицо – любил и умел нравиться, и в искусстве чарования собеседника достиг немалых высот. Его недаром называли в России «…наш ангел…».

И когда все его чары никакого впечатления на собеседника не производили, его это очень задевало и обижало.

А поскольку Меттерних – самым вежливым и предупредительным образом – ему непрерывно противоречил, и никакие усилия российского государя изменить это с помощью обходительности не помогали, то царь к декабрю 1814 года относился к Меттерниху с раздражением и обидой, даже и без знания содержания его писем к Гарденбергу, из которых вытекало, что Меттерних считал царя Александра лжецом.

На политические разногласия накладывались и личные мотивы – добавлялась, так сказать, романтическая компонента. Далеко не все дела делались в Вене на почве официальной – многое согласовывалось не в посольствах и миссиях, а неофициально, на балах и в салонах.

Салонов было множество, но главными неофициальными центрами интриг, несомненно, служили «русский», который держала княгиня Багратион, «французский» – в доме Талейрана, хозяйкой которого по его просьбе стала Доротея де Талейран-Перигор, юная жена его беспутного племянника, и «австрийский», хозяйкой которого была Вильгельмина де Саган, любовница Меттерниха.

Ну, госпожа Багратион, вдова национального героя России, павшего под Бородином, уже давно служила «притчей во языцех» для всей Европы. Мужу своему она досталась как своего рода военный трофей. Павел Первый выдал замуж юную девушку и богатую наследницу, выбрав ей супруга куда более старшего, не отличающегося светским лоском, – и не особо интересуясь ее мнением по этому поводу [1].

Очень скоро она оставила мужа и уехала за границу. Образ жизни усвоила себе вольный – ее называли «…нагим ангелом…» за чрезвычайно смелые декольте. Смелость она проявляла не только в нарядах – свою дочь, рожденную в Германии, назвала Клементиной, по отцу. Отцом ребенка был Клемент фон Меттерних, в ту пору посол Австрии в Саксонии.

Теперь она приехала в Вену, пылая жаждой мести против своего неверного любовника и его теперешней подруги, герцогини де Саган – о которой есть смысл поговорить отдельно.

Катарина Фридерика Вильгельмина, герцогиня де Саган, была внучкой Бирона, известного любимца и фаворита русской императрицы Анны Иоанновны, которая и сделала его герцогом Курляндским.

Его сыну, Петру, пришлось оставить герцогский престол в Митаве, столице Курляндии, и перебраться в Европу, в купленные там поместья, главным из которых и оказался Саган. Соответственно, его старшая дочь сменила свое русское имя – Екатерина Петровна Бирон – и стала Вильгельминой фон Саган (поместье было расположено в Силезии), или, на французский лад, герцогиней де Саган – или даже герцогиней Заганьской, как ее называли в Польше или в России.

Наследница большого состояния, она дважды побывала замужем, оба раза неудачно. После двух разводов она осталась одна – по-прежнему богатой и изысканно красивой светской дамой, но теперь к тому же и совершенно независимой.

Вильгельмина де Саган в свои 33 года могла жить, где ей было угодно, и делать все, чего бы она ни пожелала. Средства позволяли.

Года за два до Венского Конгресса она взяла в любовники Меттерниха – и, надо сказать, он был действительно в нее влюблен.

Собственно, не очень даже понятно, почему. Светский роман вовсе не предполагал таких крайностей, как беззаветная влюбленность. Конечно, герцогиня была и умна, и знатна, и красива. Но «донжуанскому» опыту Меттерниха позавидовал бы любой, самый избалованный женским вниманием сердцеед – в бытность его послом Австрии в Париже в него была пылко влюблена младшая сестра Наполеона, Каролина, жена Мюрата, ему приписывали также романы с ее сестрой Полиной и с падчерицей Наполеона, Гортензией.

И тем не менее он – могущественный министр, уступавший по положению в своей стране одному только императору, человек, которому было уже за 40, – был влюблен, как может быть влюблен разве что юный поэт.

Он осыпал свою подругу всевозможными подарками и знаками внимания. Несмотря на то, что они часто виделись (Меттерних, всемогущий глава комитета по устройству Конгресса, позаботился разместить г-жy де Саган в Пальмовом Дворце, в двух шагах от своей собственной резиденции), он едва ли не ежедневно писал ей самые нежные письма.

Увы, дела его шли все хуже и хуже. Опять-таки – не очень даже понятно, почему. Возможно, он ей просто надоел? Она старалась теперь видеть Меттерниха пореже, ссылаясь на мигрень и на утомление. Ho другой ее посетитель, 27-летний князь Алфред фон Виндишгрец, писаный красавец (его сравнивали с Аполлоном, одетым в кавалерийский мундир), отказа в приеме не встречал никогда. Они, собственно, были хорошо знакомы – в 1810 году он был ее любовником. В отличие от рафинированного интеллектуала, Меттерниха, князь Виндишгрец предпочитал простые удовольствия – по достойным доверия источникам, однажды, во время затеянной им шутливой ссоры из-за рубина (якобы подаренного герцогине поклонником), она его укусила. По-видимому, Вильгельмине сейчас простые радости были желаннее тонких бесед – к его приходу мигрень у нее таинственным образом проходила.

К тому же, не ограничиваясь обществом князя Виндишгреца, она подружилась и с лордом Стюартом, сводным братом главы английской миссии – пьяницей, игроком, дебоширом и лошадником, чьи претензии на известность, пожалуй, исчерпывались тем, что в уличной свалке он получил кнутом по физиономии. Венский кучер, с которым он сцепился колесами (лорд своей коляской правил сам) и которого он вызвал на поединок по боксу, просто не догадался, что перед ним дипломат, – и прибег к привычному для него методу ведения спора.

Для того, чтобы видеть, что происходит, Меттерниху совсем не обязательно было быть «…проницательнейшим дипломатом Европы…». B силу своего официального положения он курировал многие ведомства. В том числе – венскую полицию. Так что он знал совершенно точно, кто и в какие часы навещал герцогиню и кто оставался у нее ночевать.

Терзаться подозрениями было не нужно – какие уж тут подозрения? Но тем не менее – он терзался. На ее заверения в том, что «…они навсегда останутся друзьями…» – старую как мир уловку женщины, которая хочет оставить данный «случай» позади, он прибегал к не менее старой уловке влюбленного, все еще хранящего надежду: придумывал проекты, в которых «…они могли бы сотрудничать…».

Как это ни удивительно, такой проект нашелся. Беда была только в том, что и он шел из рук вон плохо.