Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Недаром «племянница» Талейрана, Доротея де Талейран-Перигор, писала в своих мемуарах, что наибольшее впечатление на нее производил даже не столько изощренный ум ее «дядюшки», сколько его «…холодная храбрость и неуклонная воля…», проявляемые им перед лицом непреодолимых, казалось бы, препятствий.

Публицистической деятельностью, связанной с мобилизацией общественного мнения против Наполеона, с австрийской стороны ведал Фридрих фон Гентц.

Однажды, проснувшись рано утром, он обнаружил в свежем выпуске газеты «Weiner Zeitung» заголовок на первой странице: «Наполеон объявил награду за голову фон Гентца, известного австрийского публициста». В статье говорилось, что «…10 000 дукатов будут выплачены всякому, кто доставит Наполеону Фридриха фон Гентца живым или представит убедительные доказательства того, что он мертв…».

Фон Гентц был человек впечатлительный. Как говорит в своих мемуарах Доротея де Талейран, его буквально затрясло – до тех пор, пока она не обратила его внимание на дату выпуска номера – 1 апреля.

Как оказалось, при всей своей в то время занятости, Меттерних организовал успешный розыгрыш своего сотрудника (и, в известной мере, коллеги). Специальный номер газеты был отпечатан для него в единственном экземпляре и аккуратно доставлен ему прямо к завтраку.

Тем временем новости об англо-франко-австрийском соглашении, направленном против русских и прусских завоеваний (Наполеон, разумеется, переслал это соглашение царю), просочились и в круги пошире, чем царское окружение.

Меттерниха и «…коварный Альбион…» сильно бранили и в России, и в Пруссии. Прусские генералы впали в такую ярость, что заодно обвинили в измене и собственных дипломатов – и военный министр Пруссии вызвал на дуэль фон Гумбольта (вызвать канцлера Гарденберга у него все-таки духу не хватило).

Пруссия вполне могла лишиться своего великого ученого – стрелять Гумбольт не умел, но, к счастью, военный министр уже на месте дуэли все-таки немного остыл и выстрелил в воздух. Гумбольт ответил ему такой же любезностью – тем дело и кончилось.

Все эти перепалки – даже понимая это выражение буквально – особого значения не имели.

Вопрос о том, останется ли Наполеон у власти, должно было решить оружие.

1. Генерал Ланжерон:

«Багратион женился на маленькой племяннице [внучатой] кн. Потемкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был чёрен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»

С.С. Монтефьоре, Потемкин:

«Екатерина скандально прославилась на всю Европу. Прозванная «Le bel ange nu» («Обнаженным Ангелом») за свое пристрастие к прозрачным платьям и «Chatte blanche» («Белой кошкой») – за безграничную чувственность, она вышла замуж за генерала князя Петра Багратиона. От матери она унаследовала ангельское выражение лица, алебастровую белизну кожи, голубые глаза и каскад золотых волос».

2. Австрийский генерал, принц де Линь, или, иначе, князь де Линь. Находился в составе русской армии во времена Потемкина. Знал Кутузова и известил о его втором ранении императора Иосифа в таких выражениях: «Вчера опять прострелили голову Кутузову. Думаю, что сегодня или завтра умрет». Рана была страшная и, главное, почти в том же месте, где и в первый раз, но Кутузов избежал смерти.

3. Цитируется по Е.В. Тарле, «Наполеон», том VII, стр. 354.

У В.Е. Жаботинского есть роман, построенный вокруг библейской истории о богатыре и удальце Самсоне, много лет громившем «…полки филистимские…» и попавшем наконец к филистимлянам в плен. И вот, согласно роману, собрались вместе все филистимские князья, именуемые «саранами», и спорят о том, что же им делать с пойманным. И мнения их разделились – одни стоят за то, чтобы казнить Самсона без промедления, ибо он могуч, отважен и предприимчив, и если вырвется он однажды из заточения – быть беде:

«…опасно держать такого пленника в тюрьме. Человек он необычайный, преград для него нет; если вырвется даже из каменной темницы, никто не изумится…»

Но князь, который и держит Самсона в заточении, казнить его ни за что не хочет и говорит, что «…нельзя рубить голову такому человеку; все равно как нельзя сжечь свиток, исписанный стихами, или разбить серебряный кубок критской работы…».

Наконец, после долгих споров, вносится деловое предложение: «… – Я вас помирю, – вмешался гость из Экрона. – Твои советники правы, отец и брат мой: держать этакую птицу в клетке – все равно, что разложить костер на гумне в день умолота. Но я вас помирю. Я ведь уже давно вожусь с птицами в клетках. Есть у меня на службе раб из холодного заморского края, большой искусник в обхождении с соловьями. Он им осторожно выкалывает глаза: тогда они лучше поют, а улететь не могут. Прав и саран ваш, господа вельможи: пристойно ли вам собрать на площади сволочь нашу и туземную и драть кожу с человека, с которым вы сто раз сидели за столом?..»

И после этого князья филистимские, действующие в романе, в полном соответствии с каноническим текстом Библии выкалывают Самсону глаза, но смертью не казнят и в строгом заключении не держат.

Роман Жаботинского был издан им в эмиграции и вышел впервые как отдельное издание в Берлине, в 1927 году. Соответственно, в русской литературной традиции особенно глубокого следа он не оставил, но история о Самсоне известна всякому, кто заглядывал в Библию.

И она как-то невольно приходит на ум, когда глядишь на то, как вельможи и государи (не «…князья филистимские…», конечно, а «…государи европейские…») решали судьбу императора Наполеона Первого, своего пленника. Ну, «…драть с него кожу на потеху своей и туземной черни…», конечно, никто не собирался – времена были уже не библейские и еще не тоталитарные. Вопрос стоял просто о ссылке. Ссылке – но куда? Талейран и Меттерних высказывались за суровые меры – ссылку куда-нибудь, где он будет отдален от Европы на максимально далекое расстояние и где за ним будут тщательно присматривать. У Талейрана, помимо государственных, были для такого совета и личные причины. Меттерних никакой особой вражды к Наполеону не испытывал и вообще предпочел бы такое решение, при котором на престоле Франции остался бы Наполеон Второй, но коли уж это не получилось, в интересах спокойствия предпочел бы сослать Наполеона куда-нибудь подальше, хоть в Россию, хоть в английские колонии. Англичане, собственно, так сделать и предлагали, и рассматривали свои владения на Мысе Доброй Надежды как место вполне подходящее.

Однако царь Александр I этого не позволил. Царь совершенно искренне считал своего побежденного противника опаснейшим врагом – но и гением, и человеком огромных дарований, и о ссылке его в далекие колонии не хотел и слышать.