Наследник Тавриды - Ольга Игоревна Елисеева

«Когда он успел?» — с неудовольствием подумал великий князь. С каждой секундой собственное положение рисовалось ему все более мрачным. Неужели Александр этого хотел? Обезоружить брата. Поставить в полную зависимость от тех, у кого реальная власть. Без этих людей не осуществить волю императора. А захотят ли они повиноваться умирающему монарху?

Никс поплелся из кабинета. Он попал в медвежью яму, в капкан. И что хуже всего — выглядит человеком, пожелавшим незаконно завладеть властью. Совещание происходило в Белой столовой, стены которой украшали гобелены с изображением частей света. Царевич поместился под «Африкой». На улице шел снег. В темноте белый морок накрывал город, и казалось, что метет от Петербурга до самого Таганрога.

— Господа, — начал Милорадович.

— Михаил Андреевич, позвольте мне. — Великому князю было неприятно, что у него отбирают даже право говорить первым.

Генерал-губернатор чуть заметно пожал плечами.

— Господа. — От злости голос Николая окреп. — Вы знаете о печальных известиях, полученных нынче днем. Будем уповать на Бога и молиться о выздоровлении его величества. Однако доктора советуют готовиться к… — Он не смог выговорить: «к худшему» — и проглотил конец фразы. — Надобно принять меры, чтобы все в столице оставалось спокойным. И чтобы присяга прошла надлежащим образом.

— В Варшаву уже послан гонец, — поспешил вставить Милорадович.

«Наш пострел…» Этот человек с каждой минутой раздражал великого князя все больше. Неужели по близким отношениям с матушкой он не знает об отречении Константина? Николай уже чувствовал, что главное препятствие при осуществлении своих прав он найдет именно в генерал-губернаторе.

— Господа, известил ли вас государь о бумагах, хранящихся в Сенате, Синоде и Государственном совете за именными печатями?

На лицах собравшихся отразилось полное непонимание. Хуже не придумаешь.

— Что ж, — Николай склонил голову, — это придется сделать мне.

Присутствующие насторожились. Только лицо Милорадовича оставалось непроницаемым. Знает?

Никс мысленно перекрестился.

— Мой брат Константин отрекся от прав на корону. Его императорское величество постановил передать престол следующему по рождению. То есть мне. Подписанные грамоты об этом хранятся в названных местах. А подлинники — в Успенском соборе в Москве.

Николай замолчал. Он сказал все. Теперь их черед. Судя по реакции, которую вызвали его слова, государственные мужи пребывали в девственной неосведомленности относительно планов Александра.

— Ваши слова легко проверить, — начал Петр Васильевич Лопухин. — И если это так, то вы наш законный государь. — Он поклонился Николаю. — Однако убедить в этом народ и гвардию будет трудно…

— Невозможно, — раздался из-под гобелена «Америка» голос Милорадовича. — Господа, взгляните на положение здраво. Двадцать пять лет на каждом молебне имя Константина произносилось сразу вслед за именем императора с супругой, как имя наследника. Никто не знает о перемене воли государя. В таких обстоятельствах гвардия откажется присягать и может последовать возмущение.

Николая взбесило, что генерал-губернатор обращается к вельможам, как бы игнорируя его самого. Будто судьбу государства решают они. А великий князь — так, предмет без права голоса.

— Но документы можно обнародовать. — Он встал и оперся ладонями о стол.

— Можно затребовать подтверждение отречения его высочества из Варшавы, — заметил Куракин. — Послать за архиепископом Филаретом в Москву. Он известен своей честностью и имеет дар влиять на людей…

— Вы не понимаете, с чем играете, — цыкнул Милорадович. — Начнутся беспорядки. Волнения гвардии стоили жизни трем государям. Законы не позволяют располагать короной по завещанию. Если бы император хотел передать престол третьему брату, он должен был бы гласно объявить его наследником. А воля государя осталась тайной, как и отречение цесаревича. Ни народ, ни войска не согласятся на нарушение прав законного наследника и припишут дело измене.

Его речь произвела впечатление, и члены Совета закивали. Граф быстрым шагом подошел к окну и откинул портьеру.

— Вы видите, город тих. Не то будет завтра, когда грамоты сомнительной подлинности окажутся обнародованы. Ни государя, ни наследника нет в столице. В таких обстоятельствах войска не станут присягать. Петербург взорвется.

Гвардии стоило бы сказать за себя. Но генерал Воинов точно язык проглотил. Было видно, что он во всем повинуется более решительному товарищу.

— Смиритесь, ваше высочество, — посоветовал Милорадович. — Гвардия вас не любит.

— Вы отвечаете за всех? — съязвил Никс.

— Нет. Только за шестьдесят тысяч столичного гарнизона.

27 ноября 1825 года.

Совещание шло до двух часов ночи. Решено было во избежание смуты не вскрывать ларцы с документами, а при получении рокового известия привести всех к присяге Константину Павловичу.

Разбитый Никс еле выволок ноги из Белой столовой. Ему казалось, что все кончено. Помазали медом по губам и отобрали ложку. Он добрел до кушетки у кабинета матери и рухнул на нее. Через несколько минут Мария Федоровна позвала сына. Кое-как он сумел дать ей объяснения. Она слушала рассеянно, кивала.

— Ничего пока не предпринимайте, заклинаю вас. — Голос вдовствующей императрицы звучал тускло. Вся она была далеко отсюда и лишь усилием воли откликалась на происходящее вокруг. — Надо выждать. Не давайте никаких обещаний. Тем более не делайте роковых шагов. Все прояснится уже завтра.

К обеду 26-го пришло письмо лейб-медика Виллие об исповеди и причастии императора. А с ним пачка посланий от всех: Волконского, Дибича, Голицына, безутешной Елизаветы. Хуже, хуже, хуже…

Императрица Мария держалась молодцом.

— Это еще не соборование, — твердила она. — Будем молиться.

Александра была постоянно рядом с ней. Какое счастье, что, распихав девок замуж за границу, вдова нашла в жене третьего сына столько тепла! Ночь Никс снова провел под кабинетом матери. Он не мог расслабиться. Вокруг творилось нечто не зависящее от его воли. Великого князя точно окружала глухая стена. Никого рядом. Никакой силы за спиной. Государь слишком долго держал брата на низких должностях, не доверял командование гвардией. Теперь, даже имея бригаду, Николай чужой. К нему не особенно привыкли и вряд ли полюбили.

Мария Федоровна спала тихо. Ни разу не звала его. Только временами начинала плакать. На рассвете забылась крепче. Ее не хотели будить и специально отложили молебен о здравии государя, на котором пожилая дама непременно хотела присутствовать. Только к девяти придворные стянулись в церковь Зимнего. Никс от двух бессонных суток пошатывался. Александра встала слева от maman, готовясь в любой миг подхватить ее под локоть. Что выглядело комично. Тоненькая, как свечка, с руками-веточками, невестка не удержала бы грузную свекровь. Но храбро вытянулась рядом — верный маленький часовой.