Печать Медичи - Тереза Бреслин

— Прекратите, Доротея! — остановила ее донна Лукреция. — Вы слишком напористы.

Написав рецепт, я собрался уходить. Донна Лукреция поднялась с кресла и протянула мне золотую монету:

— Это за то, что мы причинили вам беспокойство.

— Какое же беспокойство услужить такой великой даме, как ваше сиятельство? — удивился я.

— О, я узнаю вас теперь! — воскликнула она.

Я замер, не в силах вымолвить ни слова. Это было невозможно! Столько лет назад, всего один беглый взгляд на мальчика в толпе! Но она была очень умна.

— Вы же тот рыцарь, что на турнире сорвал с шеста бант Элеоноры!

У меня снова перехватило дыхание.

— Да, это так, — сумел выдавить я.

— И вы так выразительно потребовали для себя вознаграждение! — смеясь, продолжала она.

Я склонил голову в знак принятия комплимента.

— Вы заставили лошадь поклониться даме! Это ведь цыганский трюк, не правда ли?

К счастью, я стоял перед ней со склоненной головой, и она не видела моего лица. Я медленно поднял голову.

— Помню, когда я была маленькой и жила в Риме, — продолжала герцогиня, — там каждый год проходили конные ярмарки, и мы смотрели из окон Ватикана на представления, которые устраивали специально для нас. Цыгане были лучшими наездниками! Какие только чудеса не вытворяли они с лошадьми, стараясь повеселить и удивить нас! — Лукреция Борджа ласково посмотрела на меня. — Я очень сочувствую всему, что связано с делами сердца. Но вы должны знать, что Элеонора д'Альчиато де Травалле скоро выйдет замуж. Брачный контракт подготавливает ее дядюшка, опекающий Элеонору после смерти обоих родителей. Приданое ее столь невелико, что выбирать не приходится: или монастырь, или этот брак… — Она сделала паузу. — Разумеется, мужчина может быть счастлив и с бесприданницей, однако в таком случае он сам должен обладать хоть каким-нибудь состоянием. Конечно, если бы такой человек появился, он мог бы сделать предложение, и тогда… — Она вновь помолчала. — Тогда, возможно…

Вскоре стала очевидной мудрость испанского главнокомандующего Рамона де Кардоны. Во время осады Равенны он увидел, что город потерян и дальнейшее сопротивление бессмысленно, и отступил, уведя с собой лучшие силы. Тем самым он сохранил бойцов для будущих сражений. Его пехота была мощной и хорошо вооруженной. Теперь, в союзе с папскими войсками, испанская армия начала поглощать одну за другой спорные территории Романьи.

Наши измотанные войска были разделены на отряды, разосланные по разным городам вокруг Феррары для укрепления их гарнизонов. Теперь задачей этих отрядов могла быть только оборона. Подорванные понесенными под Равенной потерями, мы уже не могли сплотиться в армию, способную участвовать в крупном сражении, и тем более не могли начать новую кампанию. Венецианцы и швейцарцы, несмотря на взаимное недоверие, теперь выступали как союзники. Под руководством Папы они собирались установить контроль над всей Северной Италией. Время пришло. Французам не оставалось ничего, кроме как покинуть Феррару и вернуться в Милан, пока дороги для них еще были открыты.

Обо всем этом мы с Паоло узнали лишь благодаря слухам.

Со времени гибели Шарля и многих других французских офицеров у нас уже не было доступа к французским военным секретам, и мы практически не знали о том, что происходит внутри французской армии и о чем идет речь на ее военных советах.

Но однажды я получил записку от Элеоноры. Она просила меня о свидании у фонтана в дворцовом саду, как только стемнеет.

Я отправился на свидание один. Мне пришлось некоторое время подождать. Было уже около полуночи, когда она появилась.

— Мне не удалось ускользнуть пораньше, — шепнула она.

Я хотел было обнять ее, но она отстранилась.

— Я пришла сказать тебе, что герцог Альфонсо уехал в Рим.

— В Рим!

— Тсс! — Она оглянулась по сторонам. — Скоро все узнают об этом, но я подумала, что тебе лучше узнать об этом сейчас. Он собирается заключить мир с Папой.

— Я благодарен тебе за то, что ты предупредила меня. — Я коснулся ее руки, и она вздрогнула.

— А еще я пришла, чтобы сказать тебе, что уезжаю из Феррары.

Я сделал шаг назад:

— Когда? Почему?

— Мой дядя, — произнесла она, отводя взгляд, — хочет выдать меня замуж. Один пожилой вдовец сделал мне предложение. Я должна ехать в дядино поместье в Травалле, под Флоренцией, и там встретиться с этим человеком.

— Элеонора!

Она по-прежнему смотрела в сторону.

— Элеонора!

Я схватил ее за руку и заглянул ей в глаза. Они были полны непролитых слез.

— Брачный контракт уже подписан?

— Нет! — Она нахмурилась и покачала головой. — Сначала его родственницы должны осмотреть меня и признать, что я подхожу ему. Таков порядок.

— Неправильный порядок! — воскликнул я. — Если бы у меня были деньги или чье-нибудь покровительство, я мог бы сам прийти к твоему дядюшке и…

— Ш-ш-ш! — Она приложила палец к моим губам. — К чему эти бесполезные речи, Маттео? Мы не можем жить так, как хотим.

Я подумал о том, что и она, и Элизабетта уже говорили мне о той разнице, что существует между желаниями мужчины и женщины.

— Кем бы ты была, Элеонора, если бы могла делать все, что захочешь?

— Если бы я была мужчиной?

— Я — мужчина, но я не могу делать все, что захочу.

— Тогда скажи ты! Какую профессию или ремесло избрал бы ты, если бы был волен сделать это?

— Наверное, стал бы врачом, — сказал я. — А ты? Что бы ты делала, если бы была свободна и вольна заниматься тем, чем хочешь?

— Я стала бы изучать книги. Нас, женщин, учат читать, но, если мы не уходим в монастырь, у нас мало возможностей расширять свои познания. А я… — она попыталась улыбнуться, — не хочу становиться монахиней.

— На анатомические сеансы в Болонье приходили и женщины, — заметил я.

— Не знаю, смогла бы я выдержать это, но вот лекции какого-нибудь философа хотела бы послушать.

— А если бы ты, — я придвинулся ближе, — была вольна выбирать, за кого выходить замуж?

— Но я простая женщина, разве я могу выбирать?

Я наклонился к ее лицу. Кончиком языка провел по очертанию ее рта: сначала по верхней губе, потом по нижней. Сделал шаг назад и заглянул ей в глаза. Она встретила мой взгляд.

Глаза у нее стали огромными и зелеными, как изумруды.

Я наклонился вперед, не касаясь ее, и втиснул кончик языка между ее чуть приоткрытыми губами.

Она еле слышно застонала.