Колдуны и министры - Юлия Латынина

А вечером через его кабинет шли чиновники, просители, тайные послы, соглядатаи, прожектеры. Большая часть его секретарей были помошниками Нана, и большую часть того, что он делал, он находил в планах Нана, – но Нану не приходилось иметь дела ни с варварами, ни с отложившимися провинциями, ни с финансовой катастрофой, последовавшей за крахом государственного займа.

Арфарра, министр финансов, мучительно сознавал, что финансы за эти двадцать пять лет стали совсем другие. Чареника и Нан, плававшие в этом, как рыбы в воде, напридумывали самых удивительных вещей, так что раньше казна была деньги, а теперь казна стала – кредит.

Чтобы покрыть дефицит, Арфарра сделал то, что хотел сделать Нан: он стал продавать государственные земли в частную собственность. Это была одна победа, и вскоре за ней последовала другая: мятежник Ханалай отправил к нему послов. Те самые богачи, которые толкнули его на мятеж, видя скромную политику Арфарры, застеснялись своего неразумия, и теперь между Арфаррой и Ханалаем ходили гонцы, ряженые контрабандистами.

Арфарра не забыл страшного урока, который преподал империи покойник Андарз, подложив под дворцовую стену порох для фейерверков: он и сам четверть века назад выкидывал похожие штуки. У Нана был целый выводок молодых чиновников, сведущих в насилии над природой: под присмотром Арфарры они продолжали мастерить всякую утварь для убийства.

Кстати, окружению Киссура это не очень-то нравилось. Многие командиры Киссура имели замки или хотели их иметь, и когда эти люди увидели, что могут сделать со стенами инженеры Арфарры, они загрустили, как зяблики, которым больше нет смысла вить гнезда; а грусть боевых командиров может иметь последствия еще более ощутимые, чем грусть цеховых мастеров, которых новые станки лишают работы и которые ломают станки и убивают изобретателей.

Ханадар Сушеный Финик, любимец Киссура и лучший среди варваров певец, сочинил песню, в которой сравнивал острие меча с известной частью тела мужчины, а дырку в пушке – с известным местом у женщины, и это была песня, совершенно оскорбительная для инженеров Арфарры.

Арфарра подарил Сушеному Финику целую кучу всякого добра, и тот написал другую песню, тоже о пушках, но все говорили, что эта песня не так удалась Сушеному Финику, как предыдущая.

Некоторые из ученых, собранных Арфаррой, имели доступ к материалам экспедиции, давным-давно побывавшей на Западных островах. Арфарра также пытался разузнать о событиях, связанных с мятежом Харсомы: множество людей было арестовано, но с мягкостью, вошедшей у Арфарры в обычай, выпущено на свободу.

Перед церемонией Плача о Хризантемах в столицу приехал некто Ханнак, управляющий Айцара и доверенное лицо Ханалая. Он очень благодарил Арфарру за разрешение привезти синюю землю из Чахара, потому что без синей земли не получается хорошего фарфора, и его маленький заводик совсем от этого зачах. Ханнак сказал:

– Поистине, наместник Ханалай не виноват в этом недоразумении! Вся смута началась из-за этого проповедника, яшмового аравана! Когда этот человек услышал, что вы стали первым министром, он испугался и подбил народ на восстание! Что мог сделать наместник? Если бы он сопротивлялся, его бы убили, как Фрасака: он решил примкнуть к мятежникам из одной только надежды сорвать их планы!

Они поговорили еще немного, и сочинили набросок договора, согласно которому Ханалай, в награду за верность государю, назначался единоличным главой провинции; а колдун и самозванец, яшмовый араван, выдавался в столицу для казни.

Вот они поговорили обо всем об этом, и Арфарра позвал чиновника переписать документ. Это был славный чиновник, один из секретарей Нана, и никаких иных провинностей, кроме того, что он ночами плакал о Нане, за ним не водилось. Но Арфарра это дозволял, и даже построил в память Нана часовню. Арфарра принял от этого чиновника переписанный документ и спросил его:

– Как ты думаешь, подпишет Киссур эту бумагу или нет?

– Нет, – ответил чиновник, – господин министр эту бумагу не подпишет.

– Что же он скажет?

– Он скажет: нечестное это дело, казнить невинного и щадить виновного.

– А что он подумает?

– Он подумает: Арфарра все равно собирается воевать с Ханалаем, но только не моими войсками, а своими инженерами. Пусть господин Арфарра решает дела мира: а дела войны буду решать я.

И как маленький секретарь сказал, так оно и вышло.

Да, раны революции и мятежа понемногу зарастали, – и никто, кроме самых доверенных лиц, не знал, чего это стоило Арфарре, и что скрывалось за его неизменной улыбкой и неизменной работоспособностью.

Только ближайшие секретари знали, что среди ночи Арфарра иногда ронял из рук бумаги и начинал биться в нервном припадке. Тогда бежали за врачом, заворачивали министра в мокрые простыни, насильно укладывали в постель и отворяли в душной, благовонной комнате окна.

Молодой секретарь садился рядом, министр постепенно успокаивался и засыпал. Ему снился один и тот же сон.

Глубокой ночью его будят вестники с черными лицами и с тушечницами в форме лотосового цветка, подвешенными у пояса:

– Собирайтесь! До Владыки дошел слух, что вы хорошо играете в «сто полей»! Владыка хотел бы сыграть с вами.

Спутники приводят Арфарру в старый храм бога-покровителя тюрем. В кресле на возвышении сидит человек в черном, перед ним – круглый столик с квадратной доской. Ба! Да это похоже на его кабинт в Верхнем Варнарайне!

Он садится и начинает играть.

Арфарра как будто выигрывает партию. Вдруг среди служителей храма возникает ропот. Арфарра оборачивается: по золотым цепям в храм въезжают два всадника на крылатых лунных конях. Один – это варвар в пестром кафтане, отец Киссура, Марбод Кукушонок, на другом – белые нешитые одежды государя. Это бывший покровитель Арфарры, законный наследник трона, мятежник Харсома. Они почему-то едут обнявшись.

– Что это, – раздается мягкий, бархатный голос экзарха Харсомы, с кем это вы играете, Владыка?

– Так это советник Арфарра, – смеется Кукушонок, – смотри, какая каракатица! Он, кажется, пытается мухлевать с часами судьбы? Разве участь вашего государя уже не решена?

– Какого государя? – говорит Харсома. – Какое право имеют щенки Касии на трон? Этот Варназд так же похож на государя, как ты – на кочан капусты, Марбод!

– Я не похож на кочан капусты, – обижается Кукушонок.

Вдруг Харсома начинает хохотать.

– Ты посмотри, – кричит он, – это мой ход! Он обокрал меня и убил!

– Клянусь божьим зобом, – кричит Марбод, – и мой ход он украл!

Человек в черном, взвизгнув, вскакивает с возвышения. Доска опрокидывается, фигурки летят на землю, слышно, как они хрустят под копытами коней.

– Стойте, господин Ванвейлен, – кричит Арфарра, – мы не доиграли! Стойте!

Ванвейлен с хохотом швыряет ему доску в лицо. Ослепительное пламя брызжет с красных и белых квадратов, фигурки оживают и мечутся, заламывая руки, огонь разливается вокруг, – это горят уже не деревянные фигурки, это горят люди, леса и реки…