На рубеже веков. Очерки истории русской психологии конца XIX — начала ХХ века - Елена Александровна Будилова

своей жизненной важности значительно превосходят технические задачи, разрешаемые естествознанием, несомненно сделают психологию центром научной работы» (там же, с. 211).

Новый институт психологии начал издание выпусков своих трудов. Журнал ВФиП постепенно отходил от проблем психологии. Его редактор Лопатин, руководивший деятельностью Московского психологического общества, в годы Первой мировой войны заполнял журнал религиозно-мистическими статьями. Открывая первую книгу журнала в 1917 г., в передовой статье «Неотложные задачи современной мысли» (1917, кн. 136) Лопатин писал, что земные эмпирические пути человеческой истории обманывают, что истина или в спиритуализме, или ее нигде нет. Бессмертие души — теоретически и морально необходимый постулат.

В 1916 г. журнал ВФиП оповестил, что с 1 января 1917 г. начнет выходить новый журнал «Психологическое обозрение» под редакцией Г Челпанова и Г. Шпета. Первый для нового журнала 1917 год стал последним. В этом же году прекратилось издание журнала «Вопросы философии и психологии». Закончился досоветский период истории психологической науки в России.

Новый период психологической науки в нашей стране начался с признания построения новой, советской психологии и отрицания научного наследия прошлого. Восстанавливая историю психологии советского времени, мы видим и то, как рвались ее связи с дореволюционной наукой, и то, как трудно и медленно они возрождаются, и то, как многое мы можем оценить только теперь.

Литература

Бехтерев В. М. Объективная психология. СПб., 1907.

Николай Яковлевич Грот в очерках, воспоминаниях и письмах: Сборник. СПб., 1911.

Труды Московского психологического общества. М., 1889. Вып. 3.

Труды первого Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике. СПб., 1911.

Материалы к биографии

Годы учения у С. Л. Рубинштейна[19]

Е. А. Будилова

В начале лета 1947 г. Институт философии Академии наук СССР объявил прием в аспирантуру по психологии, она впервые была там открыта в числе других специальностей. Чтобы выяснить подробности, я пошла в институт, где и увидела Сергея Леонидовича Рубинштейна, возглавлявшего недавно им созданный сектор психологии.

Сергей Леонидович сидел за небольшим столом у окна в узкой длинной комнате, которая была отведена сектору. Отдельного кабинета у него не было. В комнату входили сотрудники, разговаривали между собой. Среди шума и бестолковой суеты окружающих он был удивительно спокоен и сосредоточен. Мне показалось, что Сергей Леонидович с некоторым любопытством посмотрел на меня и стал выяснять, по какому делу я пришла, какие у меня намерения и каковы данные, чтобы заниматься психологией.

А данных, по правде сказать, было маловато. Но время тогда было особое для всех: мы жили радостью Победы, конец войны открывал новые дали мирного труда, такого желанного. И казалось, что жизнь начинается вновь, что сил хватит на все, если уж кончилась война. Была полна радостных надежд и я, хотя первые послевоенные годы были нелегкими. Я вернулась в Москву из заброшенного уральского рудничного поселка, где жила в эвакуации с маленьким сыном. Там приходилось выполнять всякую работу, нужную для фронта и для тыла. Там я научилась не бояться никакого дела, приобрела уверенность в своих силах.

В Москве до войны я работала в газете, теперь, после войны — в одной из редакций Радиокомитета. После длинных темных уральских зимних вечеров особенно тянуло к книгам. Прекрасный Пашков дом звал в свои тихие залы. Казалось непонятным, почему терялись годы, когда была возможность заниматься там, а об аспирантуре и не думалось. Как и многие вернувшиеся в столицу москвичи, я испытывала безмерную радость, получив книги в этой главной библиотеке страны и занимая место за столом в читальном зале, как в давние годы учения в Московском университете.

И вот я перед Сергеем Леонидовичем и робко и храбро говорю о том, как хотела бы учиться в аспирантуре, что понимаю, сколько еще придется заниматься. «Я никогда не занималась психологией, — сразу сказала я. — Но я умею работать». Сергей Леонидович еще раз внимательно посмотрел на неведомую ему претендентку и сказал: «Ну, это уже хорошо, что вы умеете работать». Очень мне хотелось как-то убедить его. «Может быть, я могла бы доказать это», — продолжала я, сама удивляясь своей настойчивости, — хотелось наверстать годы, отнятые войной. Сергей Леонидович внушал такое доверие и очень хотелось, чтобы он меня понял: пришла я сюда не зря, зная, что это будет для меня радость свободного труда.

Через несколько дней я принесла в институт все нужные документы. Сергей Леонидович, ознакомившись с ними, вздохнул, как мне показалось, с некоторым сожалением. «Вот на будущий год к нам придут подготовленные психологи, первые выпускники психологического отделения философского факультета Московского университета», — сказал он. «Да, — подумала я, — значит, мне надо поступать именно теперь, пока новая смена еще не пришла». С подготовкой молодых психологов связывались большие надежды. Сектор психологии в Институте философии был создан лишь в 1945 г. и явился первым подразделением психологии в системе Академии наук СССР. Предполагалось, что он станет основой будущего академического института психологии и для него надо готовить кадры.

Известно, что в силу ряда обстоятельств в 30-х годах подготовка психологов была прекращена. Только в 1943–1944 гг. в Московском, Ленинградском университетах и некоторых других учебных заведениях страны открылись отделения психологии, было введено преподавание психологии и в средних школах. Московский университет еще не подготовил первый выпуск. Потому-то и был столь труден набор в аспирантуру по психологии. Исключительные условия послевоенного времени сняли даже порог возрастного ограничения. Мне оставалось только одно — собрать все силы и готовиться к экзаменам по специальности и философии, писать реферат. При подготовке к экзамену по психологии Сергей Леонидович предложил мне проблему мышления для более полного разбора, а в ней — исследования Вюрцбургской школы.

Подошли экзамены, и снова я увидела Сергея Леонидовича, столь же спокойного и серьезного. Экзамен по специальности — психологии — сдавался комиссии в секторе, а по философии — вместе со всеми поступающими в аспирантуру по философским дисциплинам. Снова я почувствовала в секторе психологии доброжелательность, заинтересованность и вместе с тем требовательность, обстоятельность, с какой Сергей Леонидович выяснял подготовленность будущего аспиранта. Что касается заданной мне проблемы мышления, то здесь Сергей Леонидович прежде всего хотел убедиться в том, как я смогла разобраться в прочитанном материале, что поняла, как ко всему отнеслась и какие вопросы у меня возникли.

Набор аспирантов в сектор психологии был закончен. Аспиранты в то время представляли пеструю группу и по образованию, и по возрасту, и по своим интересам. Достаточно сказать, что психологической подготовки не только у меня — ни у кого не было. Прекрасно понимая обстановку, сложившуюся в психологической науке, С. Л. Рубинштейн с нетерпением ждал первых молодых