История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

насущном, Наполеон 7 ноября отбыл в Париж, дабы подготовить средства для новой и последней кампании.

В то время как он невероятными усилиями извлекал из измученной Франции последние ресурсы, чтобы остановить на границе неумолимых врагов, великое множество старых и молодых солдат, способных составить одну из лучших армий в мире, осталось в крепостях, осажденных и блокированных легионами европейской коалиции. Наполеон оставил 3 тысячи человек в Модлине, 3 тысячи в Замосьце, 28 тысяч в Данциге, 8 тысяч в Глогау, 4 тысячи в Кюстрине, 12 тысяч в Штеттине, 30 тысяч в Дрездене, 26 тысяч в Торгау, 3 тысячи в Виттенберге, 25 тысяч в Магдебурге, 40 тысяч в Гамбурге, 6 тысяч в Эрфурте и 2 тысячи в Вюрцбурге, что составляло в целом 190 тысяч опытных или обученных здоровых солдат (ибо мы не учитываем ни раненых, ни больных), в том числе несравненных солдат артиллерийских и инженерных частей.

Как мы знаем, затаив надежду в результате единственной победы вновь очутиться на Одере и Висле, Наполеон пожелал сохранить крепости, чтобы разом обрести свои прежние позиции. Во время перемирия он имел возможность отвести войска и усилить ими линию на Эльбе, но, обольщаясь всё той же надеждой, совершил всё ту же ошибку, чрезвычайно усугубив ее, когда покинул Эльбу и не отвел ее гарнизоны. Так были принесены в жертву 190 тысяч человек, которые могли бы сформировать к весне ядро превосходной армии в 400 тысяч. Их потеря стала следствием слепой веры в победу и рокового стремления за один день восстановить величие, разрушенное многими годами непоправимых ошибок!

Только чудо, как мы сказали, могло вернуть этих славных солдат Франции. Конечно, если бы один из гарнизонов возглавлял бесстрашный, дерзкий и удачливый человек, он мог выйти из занимаемой им крепости, прорвав установленную вокруг ее стен блокаду, и воссоединиться с ближайшим гарнизоном; так, продвигаясь от одной крепости к другой, он мог бы собрать целую армию и, вероятно, учитывая немногочисленность войск, оставленных союзниками в тылах, добраться до Эльбы и Рейна и возвратиться во Францию во главе грозного войска. Но в какой из блокированных крепостей могло свершиться подобное чудо? Только гарнизоны Гамбурга, Магдебурга, Виттенберга, Торгау и Дрездена, формировавшие соединения по 20–30 тысяч человек, располагавшиеся достаточно близко друг к другу и отделенные от Франции одной незанятой неприятелем Вестфалией, – только они могли взять на себя инициативу и вернуть Франции 100 тысяч человек с такими знаменитыми командирами, как Сен-Сир и Даву. И очевидно, что только гарнизоны Дрездена и Гамбурга, возглавляемые маршалами и насчитывавшие не менее 30 тысяч человек каждый, могли попытаться осуществить подобную операцию.

Чтобы командующий, располагавший значительными силами и занимавший высокий пост, взял на себя решение о внезапном выводе войск и возвращении на Рейн, нужно было, чтобы это дозволял ему строй его мыслей. Маршал Даву не мог принять такого решения. Он знал, что Гамбург был главной причиной прекращения переговоров в Праге и Наполеон готов был скорее погибнуть, чем от него отказаться, что Гамбург служил опорой гарнизонам Одера и Данцига и связующим звеном с Данией, а значит, решение о его оставлении могло исходить только от главы государства. Все эти соображения никак не могли внушить ему мысли о выводе войск. Вдобавок, от подобной мысли его отвращали два решающих довода. Даву располагал в Гамбурге всеми средствами для долгого сопротивления и вскоре это доказал. А во-вторых, даже если бы он чувствовал необходимость вернуться во Францию во главе отделенных от нее гарнизонов, то не мог подняться в верховья Эльбы к Торгау и Дрездену, ибо отправился бы в тупик без возможного пути к отступлению: между Дрезденом и Майнцем находились все войска коалиции. И потому Даву мог только ожидать на своей позиции, когда к нему подойдут гарнизоны Дрездена, Торгау и Магдебурга, чтобы вернуться во Францию через Вестфалию и Везель.

Эти размышления показывают, что только в Дрездене могло родиться решение воссоединить соседние гарнизоны, сформировать армию и вернуться во Францию. Всё, в самом деле, должно было склонить к такому решению маршала Сен-Сира, командующего в Дрездене. Прежде всего, Дрезден не являлся крепостью, в которой можно было продержаться; это была военная позиция, которую можно было сохранять лишь несколько дней, она теряла всякое значение после отбытия Великой армии, ничего не прикрывала и не содержала продовольственных ресурсов. Сен-Сир довольно быстро заметил исчезновение основных сил неприятеля, располагавшихся вокруг Дрездена. Несколько дней спустя, не получая никаких известий и видя, что ничего не происходит, он начал беспокоиться;

беспокоилось и его окружение, задаваясь вопросом, что сталось с Великой армией. Оставаться заключенными в этой тюрьме, при недостатке продовольствия и боеприпасов, среди спокойного, но недоброжелательного населения, тяготившегося присутствием французов, не хотелось никому. Мысль об уходе возникала поминутно, ибо все понимали, что в Дрездене делать нечего, разве что погибнуть.

Поскольку мысль об уходе завладела всеми, Сен-Сир созвал военный совет, состоявший из Мутона, Дюронеля, Матье-Дюма и еще нескольких человек. С замечательной прозорливостью Мутон заметил, что можно предпринять только одно: отступить на Торгау и найти там многочисленный гарнизон, продовольствие и открытую дорогу на Магдебург. Другие генералы были напуганы ответственностью за решение об отступлении, и сказали, что еще не настало время считать себя покинутыми и принимать столь категорическое решение. И правда, 21 октября сомнения еще были дозволительны, поскольку вывод войск из Лейпцига состоялся только 19-го. Между тем нескрываемая радость саксонцев и сообщения неприятеля, которому было выгодно лишить французов надежды, вскоре дали знать о Лейпцигской катастрофе и вынужденном отступлении Наполеона на Рейн. И тогда стало очевидно, что нужно принимать решение, и принимать его немедленно, прежде чем будут отрезаны все пути.

Маршал Сен-Сир был бесконечно умен, храбр в бою и воистину независим, и однако, в данном случае он представил доказательство, что эти качества не всегда побуждают к великим свершениям. Он не принимал никакого решения, не делал ничего и тратил время в бесплодных колебаниях. Так закончился октябрь и начался ноябрь. Когда миновали две недели, а оцепление блокады стало с каждым часом сжиматься и всякая надежда на помощь исчезла, Сен-Сир принял, наконец, решение, но, к сожалению, половинчатое и самое опасное из всех возможных. Поскольку отступать можно было только на Торгау, он решил отправить к этой крепости по правому берегу Мутона с 14 тысячами человек, а затем, если тому удастся прорваться, отправиться следом за ним с остальной армией. Граф Лобау (Мутон) справедливо заметил, что попытка могла оказаться успешной двумя неделями ранее и с применением сил всего армейского корпуса, но теперь ее успех был весьма сомнителен. Тем не менее