Ричард Длинные Руки - виконт - Гай Юлий Орловский

— Это не татуаж, — сказал я успокаивающе, — это боди-арт.

Похоже, дура не понимает разницу между болезненным татуажем, когда краску вгоняют под кожу, и безобидной разрисовкой тела, дрожит так, что подрагивает массивная плита. Я нанес несколько небрежных знаков, что-то типа «Аллах Акбар!» на арабском, насмотрелся, во сне могу написать, а здесь этот шрифт пройдет за каббалистический, равно как иудейский или какой-нибудь грузинский.

— Эротика — это искусство, — пояснил я, — порнография — жизнь. Мы докажем, что массовость на нашей стороне!

Двенадцать человек стоят вокруг молча, всматриваются со священным трепетом. Я попытался вспомнить, что же еще в ритуалах, но ничего, кроме кто кого сгреб и еще целования срамных мест у Сатаниала, посрамления всякой стыдливости и благопристойности. Ну это я могу, ибо кто кого сгреб в нашей общаге было делом обычным, какое там кощунство, да и срамные места охотно дам целовать всем двенадцати…

— В женщине все должно быть прекрасно, — сказал я с удовлетворением. — Искусство — страшная сила!

Разрисовав девушку так, что самому стало жутко, ну вылитый Малевич в детстве, даже Пикассо, я рывком поднял ее с плиты и прорычал зверским голосом:

— Сосуд нечистот и похоти, как сказал мудрый Соломон, а он знал в этих делах толк, ты уже осквернена так, как никто и никогда еще не был осквернен!.. Повелеваю тебе вот так выйти отсюда голой и бежать до тех пор, пока несут ноги, а сердце бьется в груди… Поняла, бикса?

Она очумело потрясла головой, я дал ей здоровенного пинка в голый зад, девчушка едва удержалась на ногах, но послушно побежала к выходу. Я заговорил громко и властно, заставив всех смотреть только на меня:

— Члены нашего кружка и кружки наших членов!.. Мы щас получим неимоверную магическую мощь, что снесем на фиг с лица Земли этих… так называемых Светлых… ха-ха, меня тошнит от их хороших манер… Это как же здорово — срать на пороге, расписывать стены непотребствами, бить лампочки в лифте… Словом, будем скотами, будем дерьмом, и пусть каждый отныне говорит с гордостью: вот такое я говно!

— Макавка, — пронеслось по рядам радостное, — макавка, макавка!

— Щас разрешаю целовать меня в задницу, — сказал я громко, — и прочие срамные места!.. Сперва в задницу. Прочие срамные — на десерт. Лучшим, в награду за лучший поцелуй в задницу. Подходите по одному, не толкайтесь, всем этого щастя хватит!

Они сгрудились было в кучу, но тут же начали толкаться, пихаться, послышались тихие угрозы, а я снова сказал громко и зловеще:

— Любовь зла… Ну, вы поняли!

Я без спешки снял с пояса и вытащил из-под сутаны молот. Никто ничего не понял, а молот вырвался из ладони, как летающий танк, с шумом разорвал воздух и с сухим стуком ударил в массивную плиту над входом. Раздался страшный треск, плита раскрошилась, другие глыбы начали двигаться, стараяся занять место поудобнее, треск и грохот нарастали.

Все в ужасе смотрели, как начинает рушиться потолок, я выхватил меч и заорал:

— Есть упоение в бою и бездны сладкой на краю!

Из двенадцати трое пали раньше, чем остальные начали оборачиваться. Одни застыли, как замороженные, другие бросились врассыпную и попали под рушащиеся глыбы. Я сразил двоих ближайших и торопливо отступил в нишу, повернул рычаг. Плита отодвинулась, я шмыгнул в шель и тут же задвинул плиту обратно.

Некоторое время в нее стучали, затем тяжелые удары падающих глыб стали чаще, весомее, по ту сторону затихло. А чуть позже затих и тяжелый гул.

Я попробовал отодвинуть плиту обратно, но она не поддалась, явно с той стороны придавлена рухнувшей кровлей. Может быть, и стенами. С другой стороны сплошная стена.

— Выручай, — сказал я молоту умоляюще. Швырнул, тут же зажмурившись, но острые осколки крошащегося камня больно ударили по всему телу. Крохотный обломок рассек щеку. Открыл глаза, заметил место, где плита треснула, бросил снова, на этот раз не только зажмурившись, но и прикрыв глаза локтем. Вовремя, сразу в трех местах руку пробило кусочками гранита. Если бы не закрылся, то, не знаю, смог бы регенерировать глаза, это ж не простые мышцы. Во всяком случае, пробовать не хочу.

С третьего удара молот вылетел в дыру. Обдирая руку, я выполз, оглянулся. От всего сатанинского храма только и осталось, что эта часть стены, где я чуть было не замуровался, остальное в руинах. Не думаю, что хоть один уцелел.

— Вот так, — сказал я, — Ваше Сатанинское Величество…

Пустился было через заснеженный мир, но вовремя вспомнил, что таиться больше не надо, свистнул, выждал малость, вскоре послышался частый топот. Мой Зайчик несется ко мне, как поезд-экспресс, ноги выбрасывает в сторону, грива и хвост вытянулись в струнку, а ему нипочем встречный ветер Заполярья…

Я не успел поймать повод, как вдали показалась темная точка, мгновенно выросла, я прижался спиной к боку Зайчика, отбиваясь от Пса, что норовил излизать лицо и уши.

— Я вас тоже люблю… Да обоих люблю!.. И тебя, и тебя люблю!..

Наконец ухватил повод, еще теплый, вот что значит Зайчик, вскочил в седло. Пес отбежал, оглянулся, в карих глазах вопрос.

— Обратно, — велел я. — К королю, Фриде, сэру Смиту…

Глава 10

Они завопили и бросились навстречу, когда я вынырнул из Пятна. Я соскочил с Зайчика, ко мне подбежала Фрида, в глазах — счастье ярче, чем свет от налетающей электрички. Я погладил ее по голове, сэр Смит лупит меня по плечам и спине, а Барбаросса сказал сварливо:

— Сэр Ричард, ну и шуточки у вас!

Я насторожился.

— А что не так?

— Да вы со своим знамением… Вон оба наших монаха до сих пор крестятся, отплевываются и молитвы читают!.. Когда ваше знамение выбежало совсем голое, тряся выменем, разрисованное, как… ну и вкусы у вас! И что это на вас за такая роскошная хламида? Я вскинул руки к голове.

— А где митра?.. Ах да, ее сбило, когда через дырку лез. Знаете, Ваше Величество, я на Малевича не учился. Рисовал, как умел, в духе Веласкеса. Я так вижу!.. А где то знамение?

— Лепетало что-то про Сатаниала, который… ладно, это опустим, все равно будете все отрицать, и умоляла отпустить, ей нужно бежать, пока не упадет… Пробовали удержать, но она кусалась, царапалась, лягалась…

Фрида сияла, как молодой месяц.

— Ах, хозяин, — сказала она мечтательно, — так это вы являлись нам в прошлый раз в разгар Вальпургиевой ночи?

Король насторожился, лицо брата Кадфаэля вытянулось, даже сэр Смит заметно померк. Я фыркнул.

— Фрида, как ты могла подумать? Я детскими утренниками не занимаюсь!.. Я берусь только за серьезное. Итак, господа, диверсионная база черных монахов, она же элитная часть имперского спецназа, уничтожена. Так что остаются только альбигойцы…

Король прорычал:

— Только? Их в сто раз больше, чем ваших черных монахов.