Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Конофальский

Он уже выпил половину вина из фляги, уже нашёл себе место в тени, уже уселся, не в силах больше стоять, и меч свой не вложил в ножны, а положил себе на колени. И только тогда брат Семион поднял руку и жестом дал знать, что ритуал закончен.

«Один удар, и дело сделано».

Видит Бог, ему этого не хотелось, но он часто делал то, что ему было не по душе. Кавалер встал и пошёл к попу и барону, что находились в тени кривого дерева.

— Господин барон причащён и исповедован, — как-то буднично сказал отец Семион и добавил, крестясь: — Да свершится воля Господня.

— Вы готовы, барон? — спросил кавалер.

Фон Дениц взглянул на меч Волкова.

— Это хорошо, что у вас такой старый меч, — сказал барон. — Молодёжь носит эти новые мечи с этими дурацким гардами… Новыми мечами разве можно кому-нибудь отрубить голову?

— На этот счёт можете не волноваться, — Волков хотел закончить всё как можно быстрее, барон, кажется, ещё хотел поболтать.

Фон Дениц протянул руку кавалеру, Волков сначала не понял, чего он хочет, но тот сказал ему:

— Вина. Дайте вина.

Кавалер протянул ему флягу. Барон стал пить. А Волков вздыхать. Пил барон, совсем не торопясь, поглядывал по сторонам. А потом вдруг сказал:

— Послушайте, Эшбахт, а может, мы с вами договоримся?

Волков поглядел на него мрачно и ответил, не давая ему продолжить:

— Поздно. Теперь я не отпущу вас, барон. Либо закончим здесь и сейчас, либо везу вас в Мален, где вы будете ждать комиссии.

При словах «Мален» и «комиссия» отец Семион стал делать кавалеру знаки: прекращайте это. Кончать нужно тут. Сейчас, никаких комиссий.

И барон тогда произнёс:

— Тогда давайте покончим с этим. Я дам вам знак, как буду готов, — он повернулся к Волкову спиной и тяжело, словно был древним стариком, встал на колени. Поднял правую руку. — Как опущу… Делайте.

Волков встал за его спиной, ему даже было немного жаль человека, что стоял перед ним на коленях. Барон был ужасным зверем, кровавой тварью, но не сейчас же. Волков помнил, что барон пришёл по первой просьбе к нему на помощь по первое его просьбе, когда это было нужно, но это никак не искупало его прегрешения. Как сказал поп: да свершится воля Господня.

Генерал поднял меч, держа его двумя руками, он занес его себе за правое плечо, ожидая, когда фон Дениц опустит руку. Он был в себе уверен. Меч остр, руки его сильны, глаз верен. Всё кончится в одно мгновение. И он ждал, когда оно наступит. А барон тут вдруг и говорит:

— А может, действительно мне поехать в Мален?

Волков удивился поначалу, а потом понял. Барон совсем не хотел умирать. Кавалер краем глаза увидел призывный жест, что делал ему брат Семион, кавалер взглянул на него, а тот с округлившимися то ли от возмущения, то ли от страха глазами делал кавалеру знак распрямлённой ладонью: рубите его, рубите.

А барон продолжал:

— Дождусь комиссии из Ланна, пусть попы-инквизиторы послушают мои истории, может, доживу до Рождества или до следующего лета.

А монах настойчиво показывал и показывал Волкову всё тот же знак: рубите. Рубите!

— Как вы считаете, Эшбахт? — продолжал барон, чуть оборачиваясь к нему.

Нет, кавалер не считал, что это хорошая мысль, он ещё раз взглянул на отца Семиона, который безмолвно просил, даже уже требовал удара, вздохнул и ударил наотмашь.

Брызги полетели в разные стороны, и большинство их как раз полетели на отца Семиона, на лицо, на дорогую сутану.

— О Господи! О… Господи! — причитал тот, оглядывая свою одежду и рукавом вытирая лицо. И на кавалера тоже попало, но его это вообще не заботило. Доспех уже бывал не раз залит кровью, чего уж там печалиться из-за пары капель. Он смотрел на свою работу. Да, он всё сделал хорошо. Голова и тело барона были разделены с одного удара. К нему подбежал Фейлинг, молодой человек принёс кувшин с водой, чистую тряпку: молодец, расстарался, додумался.

Господин Фейлинг стал смоченной тряпкой вытирать с доспехов и меча кровь. Поливать воду Волкову на запачканные руки. И тут раздались крики среди зевак, прошло какое-то волнение.

— Максимилиан, — сказал кавалер, вытирая руки, — узнайте, что там случилось.

Максимилиан поскакал по дороге через толпы собравшихся людей к замку, и пока Волков заканчивал мыться и прятал меч в ножны, он вернулся и сказал:

— Господин Верлингер спрыгнул с баши.

— О! — воскликнул брат Семион, крестясь. — Видно, вина его была велика, что не стал суда человеческого ждать.

— Умер? — уточнил Волков.

— Голова разбита, он прыгнул головой вниз на мостовую перед воротами. Не дышит уже.

Волков вздохнул, ещё раз поглядел на останки барона и сказал:

— Ну что ж, так тому и быть. Максимилиан, скажите Ежу, пусть отпустит бриганта, фон Клаузевиц отомщён, а зверь пойман и казнён. Дело сделано. Господин фон Тишель, коня мне, мы едем домой.

Вернулись домой уже к вечеру. Солдаты были с ним пешие, поэтому шли долго. Волков сел за стол, он был страшно голоден, тем не менее, успевал рассказывать жене, как обстояло дело. Элеонора Августа по привычке своей стала лить слёзы, да всё говорила:

— Неужто правда? Быть того не может. Он такой приятный был всегда человек.

— Не верите, так можете спросить у отца Семиона, да и Максимилиана тоже, он тоже его признания слыхал.

И мать Амелия, и госпожа Ланге тоже внимательно слушали его, Бригитт даже присела на край стула у стола, что уже давно не делала, если за столом была госпожа Эшбахт. Слуги, уже не стесняясь, лезли в столовую, и им хотелось слышать рассказ, как господин казнил зверя, что измывался над округой долгие годы. А кое-кто из солдат в это же время рассказывал о том же, пропивая свои полталера в кабаке.

Все в доме были поражены, особенно Элеонора Августа. Так и твердила сквозь слёзы:

— Да нет же, сего быть не может, сие невозможно. Он всегда так любезен был. Бал без него был не бал, турнир не турнир. Не может такого быть, вы что-то перепутали, видно.

А Волков думал с горькой усмешкой: кажется, я прикончил ещё одного бывшего хахаля своей любезной жёнушки, интересно, много ли у неё их тут было? А вслух он сказал ей:

— Будет, будет вам, госпожа моя, слёзы лить, как я какую сволочь ни убью, так вы слезами по ней обливаетесь.

А когда перед сном он сидел в кресле со стаканом вина, хотел позвать к себе Сыча для разговора, но госпожа Ланге, что стояла рядом и, пока жены не было, гладила его волосы, сказала, что вряд ли Фриц Ламме до утра придёт, так как уехал к Амбарам вечером. Там у пристаней, говорят, большая драка случилась.