Большой театр. Культура и политика. Новая история - Соломон Волков

* * *

В последние годы сталинского правления количество выпускаемых картин было по указанию вождя резко сокращено. Сталин мотивировал свое решение тем, что так будут создаваться одни только шедевры. На самом деле “гению всех времен” уже не хватало сил: здоровье стало сдавать, а стремление всё держать под своим контролем возрастало. Сталин придирчиво вникал в ежегодные планы выпуска советских кинокартин, собственноручно вписывая одни названия и вычеркивая другие. Он давал по этому поводу детальные указания министру кинематографии, но запрещал на них ссылаться.

Григорий Марьямов вспоминал, как министр зачитывал ему сталинские рекомендации, записанные в специальную кожаную книжечку, с которой тот никогда не расставался: “«Вызовите утром режиссера Н., – говорил он мне, – и передайте эти замечания. Скажите, что они от нас с вами». Называть подлинный источник не разрешалось. Но, конечно, это не могло оставаться тайной, режиссеры – народ сообразительный”[497].

Как же Сталин позволил “Бахчисарайскому фонтану” появиться на экранах страны? Видно, он ему уж очень нравился. Потому что именно в эротическом плане фильм “Мастера русского балета” для тогдашнего зрителя оказался взрывным и никого не оставлял равнодушным. Я до сих пор помню, как, еще будучи подростком, посмотрел его впервые. На фоне тотального кинематографического целомудрия он производил ошеломляющее впечатление. Причиной тому была, разумеется, Плисецкая!

Она танцевала Зарему, кавказскую наложницу крымского хана Гирея, в порыве исступленной ревности убивающую свою соперницу, дочь польского князя Марию (Уланова). Балет на музыку Бориса Асафьева (по романтической поэме молодого Пушкина), впервые показанный в Большом театре в 1936 году (балетмейстер Ростислав Захаров), давал Плисецкой полную возможность продемонстрировать свою неотразимую – и по тем временам шокирующую – чувственность и страстность. Крупные планы Плисецкой, с ее волосами цвета охры и огромными зелеными глазами, буквально гипнотизировали зрителя. Стыдливая Мария в исполнении Улановой рядом с ней отступала на второй план.

* * *

Уланова и Плисецкая обе начинали в сталинскую эпоху, но мир узнал их лишь в хрущевские времена. После смерти Сталина именно Никита Хрущев, прослуживший диктатору почти три десятилетия, осторожно и ловко завоевал позицию единоличного лидера Советского Союза. Хрущев был незаурядной, яркой и противоречивой фигурой. Он, хитроумный политик, обладал выдающимся организаторским талантом, огромной работоспособностью.

Но у Хрущева было немало недостатков. Один из них – его удручающая необразованность. Об этом вспоминали все, его знавшие; признавал это и он сам. Сталин был кровавым тираном, но его познания были несравнимы с хрущевскими. Диктатор ценил Хрущева за его преданность, хотя и относился к нему пренебрежительно, часто грубо.

Отношение Хрущева к Сталину было двойственным. С одной стороны, он боялся и уважал его. Даже после смерти своего предшественника говорил: “Раньше мы жили за широкой спиной Сталина. Мы всё возлагали на Сталина. Мы знали, что всё правильно решит Сталин. И мы жили спокойно. А теперь надеяться не на кого. Надо всё самим решать. И решать вопросы сложные. Тут тебе и международные дела, и экономика, и литература”[498].

С другой стороны, Хрущев ненавидел Сталина. Став новым советским лидером, он решил немного ослабить вожжи и попытался повести страну иным путем. Вот маленькая, но характерная деталь. При Сталине, панически боявшемся покушений, вход в Кремль для публики был запрещен. Хрущев после смерти Сталина открыл ворота Кремля для посетителей. Никиту Сергеевича можно было видеть гуляющим среди туристов без охраны.

Он совершенно не заботился о собственной безопасности. Я мог убедиться в этом сам, когда в сентябре 1964 года, будучи студентом Ленинградской консерватории, случайно оказался в толпе, окружившей Хрущева, который вместе с президентом Индонезии Сукарно входил в Кировский (бывший Мариинский) театр оперы и балета. Этот невысокий коренастый человек излучал энергию и уверенность. Ему явно нравились приветственные возгласы обступивших его людей; он широко улыбался; его лысина буквально сияла под непривычно ярким солнцем Ленинграда.

Одной из главных инициатив Хрущева было достижение так называемой “разрядки международной напряженности”. В последние годы жизни Сталина холодная война то и дело грозила перейти в горячую: конфликт в Корее, блокада Берлина. Западные лидеры всерьез опасались нападения Советского Союза. Хрущев поначалу казался им более осмотрительным партнером.

Сталин, реализуя свое ви́дение советской культуры, имел в виду две ее функции: воспитательную (внутри страны) и пропагандистскую (направленную на Запад). Но после войны он почти не разрешал советским артистам выезжать в заграничные гастроли – опасался, что большинство из них на родину не вернется.

Как отмечалось многими, Хрущев в вопросах культуры, если его сравнивать со Сталиным, был полным профаном. Никаких особенно глубоких идей о функционировании культуры у Хрущева (как, впрочем, и у всех последующих советских лидеров) не было. Он просто плыл в фарватере основных сталинских указаний на этот счет и любил повторять, что в вопросах культуры он сталинист. Грубо говоря, всё, что нравилось Сталину, нравилось и Хрущеву.

Зато Хрущев сумел реализовать задуманную Сталиным, но не осуществленную им идею культуры как инструмента внешнеполитической пропаганды. По долгу службы он посещал “Лебединое озеро” и другие парадные спектакли, когда гостеприимно сопровождал в Большой высоких иностранных лидеров.

Многие вспоминали, что Хрущев почти ничего не читал, но в театр ходить любил, в том числе и в Большой – на оперу. Балеты не любил, делая исключение для Улановой и Плисецкой, которой как-то пожаловался: “Как подумаю, что вечером опять «Лебединое» смотреть, аж тошнота к горлу подкатит. Балет замечательный, но сколько же можно. Ночью потом белые пачки вперемешку с танками снятся…”

* * *

Первая попытка советского культурного десанта на Запад была предпринята в 1954 году и окончилась катастрофой. Объединенная балетная труппа Большого и Кировского театров приземлилась в Париже, когда Франция потерпела крупное военное поражение от вьетнамских коммунистов. Французский премьер заявил, что в этой обстановке объявленные гастроли состояться не могут. И, несмотря на то, что на первые пять представлений уже было продано десять тысяч билетов, причем по повышенным ценам, гастроли пришлось отменить.

Невзирая на столь скандальное начало, попытки культурного обмена с Западом не прекратились. В нем были заинтересованы обе стороны. На Западе имело место острое любопытство к культуре Советского Союза как одной из двух ядерных сверхдержав. Оно подогревалось тем, что так называемый железный занавес искусственно задерживал нормальный процесс взаимопроникновения искусства. Вдобавок в Европе в интеллектуальных кругах в моде был антиамериканизм – например, многие жаловались на гегемонию Голливуда. Вообще левые круги, симпатизировавшие Стране советов, были тогда в силе, и они приветствовали любую советскую культурную инициативу.