Большой театр. Культура и политика. Новая история - Соломон Волков

Из Министерства культуры в Совет министров СССР был отправлен донос на Голованова, в котором его делали ответственным за то, что Большой театр “не создал ни одной современной оперы, которая бы по своим идейно-художественным достоинствам приближалась к уровню русской оперной классики”[502].

Из далеких 20-х годов вновь был извлечен на свет ярлык пресловутой “головановщины”, при этом со ссылкой на авторитет Сталина! Вывод: “Н.С.Голованов ввиду своего мировоззрения и идеологических позиций не может возглавлять художественное руководство Большим театром”[503].

Больной Голованов отреагировал на этот выпад со свойственным ему темпераментом, обратившись к Хрущеву с просьбой о срочном приеме: “По нашей конституции ведь каждый закоренелый преступник имеет право быть выслушанным, а моя совесть абсолютно чиста, и я всегда был правдивым, честным и принципиальным”[504].

Хрущев Голованова не принял, и в мае 1953 года Голованову вручили отпечатанный на папиросной бумажке приказ о его увольнении. Покровский вспоминал, как при встрече на Петровке совершенно подавленный, бледный Голованов показал ему злосчастную бумажку. Через несколько месяцев сломленный Голованов умер.

Идея создания классической советской оперы Хрущева совершенно не волновала, он ее – как и многое другое – получил в наследство от Сталина. То ли дело освоение целинных земель или выращивание царицы полей – кукурузы! Но, оставаясь по сути своей сталинистом в области культуры, Хрущев продолжал продвигать эту идею с упорством, достойным лучшего применения.

Он демонстративно аплодировал 26 ноября 1955 года на долгожданной премьере в Большом оперы Юрия Шапорина “Декабристы”. Ему также понравилась новая опера Тихона Хренникова “Мать” (по повести Горького). Лирическая музыка Хренникова с ее задушевными ариями-романсами и незамысловатыми вальсами и кадрилями пришлась новому генсеку по душе. Хрущев пригласил автора для благосклонной беседы в ложу.

Этот недолгий разговор имел исторические последствия. Видя расположение Хрущева, Хренников попросил его пересмотреть печально памятное Постановление 1948 года о композиторах “формалистического, антинародного направления” – Шостаковиче, Прокофьеве, Хачатуряне и других. Хрущев коротко ответил: “Я подумаю…”[505]

Результатом стал беспрецедентный партийный документ: Постановление ЦК КПСС от 28 мая 1958 года “Об исправлении ошибок в оценке опер «Великая дружба», «Богдан Хмельницкий» и «От всего сердца»”. Никогда – ни до, ни после, вплоть до горбачевской перестройки – коммунистическая партия не дезавуировала официально сталинских решений по вопросам культуры.

Конечно, Хрущев, как всегда, действовал непоследовательно и уклончиво. В новом постановлении подчеркивалось, что в 1948 году партия справедливо осудила “формалистические тенденции в музыке… Развитие советской музыки в последующие годы подтвердило правильность и своевременность этих указаний партии”.

Тем не менее обвинения в адрес Шостаковича, Прокофьева и других в том, что они являлись “представителями антинародного, формалистического направления”, были сняты. Это, сообщал Хрущев, со стороны Сталина были “неверные оценки”. Но одновременно Хрущев проделал ловкий политический фокус. Он объявил, что на Сталина в решениях вопросов культуры “весьма отрицательное влияние оказывали Молотов, Маленков, Берия”. Таким образом, главными виновниками оказывались недавние политические противники Хрущева, а не Сталин.

На сегодняшний взгляд всё это выглядит крайне половинчато и невнятно, но в тот момент произвело сильнейшее впечатление. Правда, Шостакович позднее иронически комментировал это мне как “историческое постановление об историческом постановлении”. Но всё же ведущие советские композиторы были избавлены от печати “враг народа”. Заодно реабилитировали и советские оперы “От всего сердца” и “Богдан Хмельницкий”.

Всё это имело огромное значение для Большого театра, поскольку сочинения были показаны когда-то именно на его сцене. Наконец-то можно было прекратить бесконечные ритуальные оправдания по этому поводу и осторожно начать подготавливать почву для возвращения ранее запрещенных произведений.

Еще одним антисталинским жестом Хрущева стало объявленное в 1961 году переименование Сталинских премий в Государственные. Это было сделано на пике антисталинской кампании после XX и XXII съездов КПСС. Самым видимым символом этой кампании стал вынос Сталина из мавзолея на Красной площади.

О переименовании премии так, конечно, не трубили, но для артистов Большого театра, в свое время осыпанных сталинскими наградами, это стало памятным событием. Им предписали явиться в Министерство культуры, где вручили новые, по выражению Кондрашина, “уцененные” медали, которые были вдвое легче сталинских. А как главная награда в области культуры, за которую боролись теперь, окончательно утвердилась Ленинская премия, присуждавшаяся с 1957 года, когда ее лауреатами сделали Прокофьева (посмертно) и Уланову.

Сталин управлял Большим театром как восточный тиран. Вы́носив какой-нибудь тщательно обдуманный план, он затем настойчиво проводил его в жизнь. Метод Хрущева, напротив, основывался на бесконечных импровизациях, причем некоторые из них исходили из сталинских идей, а некоторые им противоречили.

Например, Хрущев подхватил сталинскую инициативу проведения в Большом театре декад искусства национальных республик. Артистам Большого это представлялось настоящим бедствием, поскольку на время декад тысячи людей – оркестры, хоры и танцевальные коллективы республик – наводняли театр, а его нормальная работа останавливалась.

Но Хрущев также выдвигал идеи, которые Сталину определенно не пришлись бы по вкусу. Будучи, как уже было сказано, человеком малообразованным, Хрущев перед людьми творческими, по-видимому, испытывал комплекс неполноценности. Он их не понимал и боялся, а потому постоянно пытался как-то унизить. При нем был возрожден старый пролеткультовский слоган о том, что профессиональное искусство вообще не нужно. Его, по мысли Хрущева, в скором времени должны были заменить многочисленные самодеятельные коллективы.

Эту бредовую хрущевскую идею с упоением пропагандировала его ставленница Фурцева, министр культуры с 1960 года. Когда на одном из театральных собраний она с упоением фантазировала перед сидящими в зале артистами о том, как в грядущем замечательном времени их работу будут выполнять участники самодеятельности, да еще и бесплатно, ее прервал сочный, хорошо поставленный голос знаменитого мхатовца Бориса Ливанова, известного своими смелыми, иногда даже дерзкими выходками: “Екатерина Алексеевна, а вы бы пошли к самодеятельному гинекологу?”

* * *

Оттепель (понятие, введенное Ильей Эренбургом) после смерти Сталина была, вероятно, неизбежна, но в сознании современников она связана с именем Хрущева. В его эпоху на сцену вышли так называемые шестидесятники. Представители разных воззрений и даже поколений, они были объединены желанием сказать новое слово в искусстве и выйти с ним на мировую арену. Как воскликнул тогда молодой поэт Евгений Евтушенко: “Границы мне мешают… Мне неловко не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка”.