Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

Артему нельзя туда!..

Я вытерла слезы ладонями.

Нельзя.

Надо ехать за ним. Ребята не согласятся. Будут слушаться приказа. Надо уговорить, схитрить, заставить. Я не знаю как, не знаю, какими силами, но мы их вытащим. Никаких переговоров. Если понадобится, я заставлю всех четвероногих тварей в этом городе рыть для нас землю.

Сила взбухла во мне, как бутон. Мне требовалось совершить какое-то магическое действие — прямо сейчас, чтобы меня не разорвало на части. Инициировать тысячу человек, телекинировать дом, телепортироваться на Северный Полюс…

— Венди! — снова раздался из-за двери голос Артура, и он был неожиданно веселый. — Выходи, у нас для тебя такой сюрприз!

Я явственно услышала знакомое мяуканье. Не может быть… это же…

— Блисс! — завопила я, распахивая дверь.

Бродяжку держал на руках Димка, она сучила лапами, требуя доступа к законной хозяйке. Угадать в сером чудище аристократку сиамских кровей было невозможно: похоже, в долгой дороге она нечасто выполняла ритуал умывания. Глаза у Блисс горели красными фонарями, она измяукалась до хрипоты.

— Дай мне скорее. — Я протянула руки, и исхудавшая Блисс, не втягивая когтей, вцепилась мне в плечо, счастливо ткнулась мокрым носом в подбородок и заурчала.

— Ой, — не выдержала я, — вот это акупунктура.

— Полчаса орала под дверью, — сообщил Артур. — Мы ж не знали, что это она, уже собрались пойти шугануть. А сейчас вот открыли дверь — она шмыг в дом, и сразу к тебе.

— Маленькая моя, — почти запела я, оглаживая пыльную шерстку. — Мы тебя сейчас отмоем и покормим, эх ты, бедолага… пешеходина моя сиамская…

Нет, остановило меня что-то, не время сюсюкать и травить кошке блох. Вспомни, что ты решила минуту назад.

Что-то разорвалось во мне, как струна, пронзило насквозь — от макушки до пят; от неожиданности разжались пальцы, и Блисс еще сильнее впилась в плечо. Сорвался какой-то внутренний замок. Зов хлынул из меня и раскрылся, как ядерный гриб.

Я почувствовала трепещущий комочек сознания Блисс.

И тугие мякиши человеческих сущностей числом четыре. Объятые зовом. Схваченные.

В другой раз отступилась бы, но не сейчас. — Хорошие мои, — прошептала я, — мне надо совсем немного…

Артем

— Не может быть, она же никогда…

Я умолк, вспомнив реплику Пахома про «подчинить себе войска». Я-то воспринял это как метафору.

— Венди не подозревала об этом, Артем, он убедил ее, что дар заклинателя воздействует только на животных. Правду знал только он. И в его интересах было молчать об этом и привязать ее к себе как можно крепче. До тех пор, пока она не понадобится в финальной части его замысла.

— Какого замысла? — задал я закономерный вопрос.

— В заключительной части сценария нас ждал конец существующего порядка, — обыденным голосом поведал Кузнецов, — Было еще что-то про мировое господство, но это уже откровенно из области бреда.

— Напрасно называете вы бредом, — возмущенно пискнул Пахом, — тот план, что принести мне мог победу. Я, кукла-кукловод, единственный на свете, хотел сюрприз устроить всей планете: вы утром просыпаетесь — и вот всем миром правит новый кукловод! Все стали бы шуметь и веселиться, и стерли бы на радостях границы, и разнесли б по камушкам столицы, и богу новому бы начали молиться, и перестали бы как саранча плодиться! «Конец всему!» — кричали бы передовицы! А всякие ответственные лица сочли бы нужным поскорее застрелиться… Эй, вы все слушаете эти небылицы? Приелась рифма, надо бы остановиться… — Голова куклы поникла, точно у Пахома кончился завод.

— Вот-вот, передохни, — хладнокровно посоветовал Кузнецов.

Я стоял столбом, загипнотизированный происходящим кошмаром.

— На самом деле все просто, Артем. Твой друг не был альтруистом и вовсе не хотел всеобщего магического братства, он — жертва насильственной инициации, как и я. И все, что он делал, было ради одной-единственной цели: сделать как можно больше людей такими же несчастными, как и он сам.

— Кто его инициировал?

— Маг-диктатор. Его мать. Вот откуда он знал «цветовуху» чемпиона. Удивительное дело, при таких фантастических способностях она не распространила свое влияние за пределы городка. Словом, в отличие от нашего рифмача, она мыслила непростительно узко. Про таких, как Марта Густавовна, сложено немало сказок. Местечковая ведьма, злая мачеха, зацикленная на мужчинах. «Я ль на свете всех милее?» Околдованные — в прямом смысле — соседи и знакомые спали и видели, как бы сделать ей что-нибудь приятное. Муж-подкаблучник старался как мог, но едва ее запросы повысились, она избавилась от него и подыскала новую жертву. Юный Отто не избежал диктата: он искренне обожал ее и удовлетворял все желания, не подозревая, что его дергают за ниточки. Он был своего рода куклой, так ведь, Пахом?

Голова куклы мелко затряслась, послышалось злое хихиканье.

— О нет, безвольней куклы во сто крат. И даже рабству своему был рад. Он был ничтожеством, и потому во мне нет даже жалости к нему.

Дождавшись окончания строфы, Кузнецов продолжил:

— Ход истории повернула юношеская любовь. Кукольных дел мастерица по имени Настя чудесным образом открыла ему глаза на свободу. Он захотел вырваться из-под нездоровой опеки матери, но! — Кузнецов прищелкнул языком. — Она его раскусила. К чести нашего рифмача, он боролся до последнего, ему пришлось нелегко. Но мать все-таки отыграла его у соперницы. Она обратила сына. Парень оказался ясновидящим. Дар проснулся почти сразу, контролировать его он не мог. Окружающие люди враз превратились в пылающих разноцветными огнями демонов, которых было видно даже сквозь стены. От этого не было спасения. Его психика пошатнулась. После того как он увидел в новом свете свою девушку, то понял, что все кончено. Трепет и обожание — все исчезло, когда он увидел ее голой, всю в ядовито-зеленой дымке, с дергающимся сердцем и клубком кишок. Тошнота и ужас. Он погибал. Мать была довольна, когда узнала, что Настя сошла с дистанции. Вот тут-то он и раскололся надвое. Пахом (так называла его Настя) отчаянно искал убежища и нашел его в теле тряпочной куклы. Куклу нельзя обратить, кукла не видит любимую девушку в облике монстра, кукла неподвластна воле злой ведьмы. И куклу никто не заподозрит в убийстве…

Пахом очнулся и протестующее замахал ручонками:

— Я сделать этого никак не мог, я только с полу подобрал чулок…

— Ну да, — заметил ему Кузнецов, — разумеется, остальное довершил телекинез. Потому следствие и не нашло следов…

— Что это значит? — потребовал я.

— Это значит, что, виртуально разделив свою личность, он частично освободился из-под власти матери и совершил единственно возможный для самосохранения поступок — убил ее. Тут его и настигло полное помешательство. Он ослепил себя в попытке избавиться от дара ясновидения… Не помогло.