Книги крови. Запретное - Клайв Баркер

Клив посмотрел на койку. Мальчишка опорожнял мочевой пузырь, но это был лишь симптом чего-то совершенно иного. Тело Билли двигалось под одеялом в десятке направлений, чему должны были помешать путы. Кливу потребовалось несколько мгновений, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, и еще несколько – чтобы сообразить: Билли превращался.

Клив попытался встать, а ноги онемели от долгого сидения. Он чуть не упал лицом вперед, но успел выбросить вперед руку и ухватился за стул. Его взгляд приклеился к темноте над нижней койкой. Движения становились все заметнее, все сложнее. Одеяло сползло. Тело Билли было уже неузнаваемо: шел тот же ужасный процесс, который Клив видел раньше, только в обратном направлении. Материя собиралась вокруг тела гудящими облаками и сгущалась в отвратительные формы. Конечности и органы появлялись неведомо откуда, зубы заострялись, как иглы, и вставали на место в голове, которая увеличилась и продолжала расти. Клив упрашивал Билли остановиться, но с каждым вздохом в нем оставалось все меньше человека, который мог бы услышать. Твари была дарована сила, которой не хватало мальчишке; она уже разорвала почти все путы, на глазах у Клива разобралась с последними и скатилась с койки на пол камеры.

Клив отступил к двери, оглядывая преображенное тело Билли. Он вспомнил страх своей матери перед уховертками и увидел что-то от этого насекомого в анатомии твари: в том, как она разгибала свою блестящую спину, открывая сложный узор пластин, устилавших ее брюхо. В остальном она не была похожа ни на что. Голова поросла языками, облизывавшими глаза вместо век, пробегавшими взад и вперед по зубам, смачивая их снова и снова; из сочащихся отверстий, усыпавших бока, несло канализацией. Но даже теперь можно было заметить след чего-то человеческого, сохранившегося в этой мерзости, и этот намек только усиливал общую чудовищность. При виде ее крючьев и шипов, Клив вспомнил страшный вопль Ловелла и почувствовал, как пульсирует его собственное горло, готовое издать подобный же звук, стоит твари броситься на него.

Но у Билли были другие планы. Он подошел – раскинув ужасные конечности – к окну и взобрался наверх, прижавшись головой к стеклу, точно пиявка. Песня, которую он затянул, была не похожа на предыдущую – но Клив не сомневался, что это был все тот же зов. Он повернулся к двери и принялся колотить по ней, надеясь, что Билли будет слишком увлечен призывом, чтобы напасть на него до того, как придет помощь.

– Быстрее! Ради Бога! Быстрее! – кричал он так громко, как позволяла усталость, и лишь однажды оглянулся, чтобы посмотреть, не подходит ли к нему Билли. Тот не приближался; он все еще прижимался к окну, хотя зов практически умолк. Его цель была достигнута. В камере воцарилась тьма.

Клив в панике повернулся к двери и продолжил барабанить по ней. Кто-то уже бежал по этажу; он слышал крики и ругательства из соседних камер.

– Господи, помогите мне! – крикнул Клив. Спиной он чувствовал холодок. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что происходит позади него. Тени растут, стена растворяется, чтобы город и его обитатель могли попасть внутрь. Тэйт был здесь. Клив ощущал его присутствие, безбрежное и темное. Тэйт – детоубийца, Тэйт – чудовище в тени, Тэйт преобразующий. Клив бил по двери, пока не начали кровоточить руки. Топот словно доносился с другого континента. Придут ли они? Придут ли они?

Холодок за спиной превратился в ветер. Он увидел свою тень, отброшенную на дверь мерцающим синим светом, почуял запах песка и крови.

А потом раздался голос. Не мальчишки, но его деда, Эдгара Сент-Клера Тэйта. Это был человек, провозгласивший себя блевотиной дьявола, и, услышав этот чудовищный голос, Клив поверил и в ад, и в его правителя, поверил в то, что уже находится в кишках Сатаны, свидетель его чудесам.

– Вы слишком любопытны, – сказал Эдгар. – Пора вам уснуть.

Клив не собирался оборачиваться. Последним, чего ему хотелось, было повернуться и посмотреть на говорившего. Но он больше не подчинялся собственной воле; Тэйт запустил пальцы в его голову и копался там. Клив повернулся и посмотрел.

Повешенный уже был в камере. Он выглядел не тем чудовищем, которое смутно видел Клив, с лицом из мякоти и личинок. Он прибыл во плоти, в одежде из прежних времен и не лишенный шарма. Лицо у него было правильным; лоб – широким, глаза – суровыми. Он все еще носил обручальное кольцо на той руке, что поглаживала склоненную голову Билли, точно ручную собаку.

– Время умереть, мистер Смит, – сказал он.

Клив слышал, как снаружи кричит Девлин. У него не хватало дыхания, чтобы ответить. Но в замке гремели ключи – или это была какая-то иллюзия, придуманная мозгом, чтобы унять панику?

В тесной камере гулял ветер. Он опрокинул стул и столик, поднял в воздух простыни, похожие на призраков детства. А потом забрал Тэйта, и с ним мальчишку, засосал их обратно в удаляющуюся панораму города.

– Идите сюда, – потребовал Тэйт. Лицо его искажалось. – Вы нужны нам, телом и душой. Идите с нами, мистер Смит. Мы не потерпим отказа.

– Нет! – крикнул Клив своему мучителю. Втягивающийся воздух дергал его за пальцы, за глазные яблоки. – Я не…

За спиной тряслась дверь.

– Я не пойду, слышите?!

Неожиданно дверь распахнулась и толкнула его в водоворот тумана и пыли, уносивший Тэйта и его внука. Он отправился бы следом за ними, если бы не рука, ухватившая его за рубашку и оттащившая от края, прежде чем он потерял сознание.

Где-то далеко расхохотался гиеной Девлин. Он рехнулся, подумал Клив; и в его меркнущих мыслях нарисовалась картина: содержимое мозга Девлина покидает голову через рот, подобно стае летучих лисиц.

Он проснулся во сне; и в городе. Проснулся, вспоминая последние сознательные мгновения: истерику Девлина, руку, остановившую его падение, пока перед ним уносились прочь две фигуры. Похоже, он все-таки последовал за ними, не в силах помешать своему бесчувственному разуму пройти знакомым путем до города убийц. Но Тэйт не победил. Кливу пока еще просто снилось пребывание здесь. Тело до сих пор находилось в Пентонвиле; его отсутствие чувствовалось в каждом шаге Клива.

Он слушал ветер. Тот был, как всегда, красноречив: голоса приходили и уходили с каждым наполненным песком порывом, но никогда, даже если ветер затихал до шепота, не исчезали полностью. Прислушиваясь, он уловил крик. В этом немом городе звук был потрясением; он выгнал крыс из нор и где-то вдалеке птицы вспорхнули в небо.

Охваченный любопытством, Клив последовал за звуком, чье эхо было едва ли не видимым в воздухе. Спеша по пустым улицам, он слышал и другие громкие голоса, а в дверях и окнах своих тюрем появлялись мужчины и женщины. Так много лиц, и между ними не было ничего общего, подтверждавшего бы надежды физиогномиста. У каждого убийства свое лицо. Единственной общей чертой было несчастье душ, отчаявшихся, проведя вечность на местах своих преступлений. Клив оглядывал их, проходя мимо: вид мучеников отвлекал настолько, что он не заметил, куда завел его крик, пока снова не очутился в трущобах.