Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов

Слепая вера в пророка, Аллаха, Коран, Сунну потому так и дорога мусульманину-земледельцу, что она защищает его от этого опаснейшего червя, которым изгрызаны души машиностроителей. Ни в речах шейхов, ни в проповедях мулл, ни в заявлениях джихадистов, ни в интервью террористов не обнаружим мы этого — столь естественного для нас — микроба-искусителя. Понятно, что всякое движение науки давно остановилось в мусульманских странах: её рост и развитие возможны только при условии, что каждый новый шаг, новая формула, новая гипотеза беспощадно проверяется и испытывается этим универсальным инструментом. Но что важнее: развитие какой-то абстрактной науки или возможность прожить жизнь без мук сомнения?

Ни кочевники, ни земледельцы не могли совершить скачок в следующую эру единодушно, всем народом. Страшные междуусобия раздирали в переходный период племена иудеев, македонцев, галлов, готов, гуннов, норманнов, монголов и прочих. Точно так же и при переходе в индустриальную эру каждый народ проходил и проходит через кровавые революции и гражданские войны. В XVII веке они полыхали в Англии, Германии, Франции (религиозные войны), в XVIII—XIX — в США, Италии, Мексике, в XX — в России, Испании, Китае, в XXI настал черёд арабского мира, впереди — уже начавшиеся — страшные кровопролития на африканском континенте. Этот переход будет происходить с разной скоростью, может растянуться на века, и всё это время глухая ненависть отставших народов к народам, ушедшим вперёд, будет бурлить неостановимо и опалять нас новыми атаками и терактами.

Весь накопленный запас наблюдений и размышлений над связью между иррациональным террором и историческими переходами племён и народов с одной ступени технологического развития на другую отлился, в конце концов, в книгу «Грядущий Аттила»[93]. Главный её вывод: мучительное противоборство между народами-земледельцами и народами-машиностроителями будет таким же долгим и кровавым, каким было противоборство между кочевниками-мигрантами и оседлыми земледельцами в минувших тысячелетиях. Любой политик, обещающий избирателям установление «прочного и справедливого мира» между враждующими лагерями, есть просто очередной Чемберлен, не понимающий иррациональной ненависти, горящей в душах Аттилы, Чингисхана, Тамерлана, Гитлера, Сталина, Пол Пота, Бен Ладена.

Во вступлении к книге «Стыдная тайна неравенства» я заранее предупредил читателей: если вы верите, что люди от рождения равны по своим талантам и энергии, дальше можете не читать. Во вступлении к книге «Грядущий Аттила» я заранее простился с читателем добрым, сострадательным, благоразумным — то есть с лучшей частью человечества, которая не верит — не знает, — что ненавистью можно наслаждаться, убийством — упиваться, разрушением — гордиться, которая воображает, что все кровавые извержения человеческой злобы в XX веке можно объяснить ошибками политиков, жадностью эксплуататоров, бедностью и невежеством масс, натравливанием, пропагандой.

Моя книга честно обращалась только к тем, кто готов защищаться от очередной чумы, накатывающей на мир под зелёным знаменем пророка Мухаммеда. В эпилоге, названном «Защищая Фермопилы», были перечислены оборонительные ходы и мероприятия, которые казались мне выполнимыми и необходимыми уже сегодня.

Каким-то чудом мой роман «Неверная» протиснулся в короткий список двенадцати финалистов этой премии. Организаторы пригласили автора прилететь в Москву на церемонию вручения. Плюс издательство «Азбука», в лице Алёши Гордина, звало приехать и совершить рекламное турне, включавшее встречи с читателями в книжных магазинах, выступления на радио и телевидении, интервью газетам и журналам. Мой авиабилет оплачивала «Большая книга». Мы с Мариной решили не упускать такой возможности и в ноябре 2007 года полетели в Россию третий раз.

Кроме того, летом этого года мне исполнялось семьдесят лет. Журнал «Звезда» отметил это событие большой статьёй, написанной поэтом и эссеистом Ларисой Шушуновой[94]. В статье подробно и хвалебно были описаны не только романы, но и философские труды юбиляра. Я был польщён, хотя конец статьи таил свою ложку дёгтя: юношеская повесть «Смотрите, кто пришёл!» была объявлена лучшим прозаическим произведением Ефимова, ибо в ней он предстаёт «большим поэтом со своей метафизикой, со своей экзистенциальной темой, со своим неповторимым голосом». Тут же, как бы извиняясь, поэт Шушунова сознавалась, что для неё «настоящая литература есть поэзия, неважно, в столбик она написана или в строчку, с рифмой или без».

Каждый день двухнедельной поездки оказался расписан чуть ли не по минутам. В Москве нас приютила семья Ирины Машленко (дочь покойного друга), в Петербурге — Гордины. В назначенный час у дверей нашего пристанища останавливался автомобиль, и очередная сотрудница издательства «Азбука» (одна другой краше) везла меня на телестудию, в книжный магазин, на пресс-конференцию. Писатель Виктор Ерофеев пригласил меня принять участие в телешоу «Апокриф», поэт Дмитрий Быков целый час беседовал со мной в радиоэфире для полуночников, журналист Николай Александров расспрашивал о зарубежной русской литературе под объективом телекамеры, Майя Пешкова взяла двухчасовое интервью для радиостанции «Эхо Москвы».

Сама церемония вручения премии проходила в только что отремонтированном Доме Пашкова. Вокруг каждого финалиста клубились теле- и фотожурналисты, их лампы и вспышки слепили глаза. Два литератора, любящих эпатировать публику, не упустили своего шанса и здесь: финалист Виктор Пелевин вообще не пришёл на церемонию, а финалист Дмитрий Быков опоздал на сорок минут и появился в футболке с огромным портретом Че Гевары.

Наконец нас всех усадили на сцене, зрители расселись в зале. Начались речи устроителей. Они тянулись долго, а члены комиссии всё не появлялись. Двое телеведущих импровизировали диалоги между собой, к микрофону выходили незапланированные ораторы. Прошло больше часа, прежде чем комиссия появилась и объявила победителей.

Третья премия — тридцать тысяч долларов — Дине Рубиной за роман «На солнечной стороне улицы». Я был ужасно рад за неё, выбежал поцеловать, когда она — ошеломлённая — возвращалась на место.

Вторая — пятьдесят тысяч — Алексею Варламову за книгу «Алексей Толстой» в серии «Жизнь замечательных людей».

Первая — сто тысяч — Людмиле Улицкой за роман «Даниэль Штайн, переводчик».

Вручить премии — две из трёх! — двум дамам сомнительной национальности — это ли не яркое опровержение любимого тезиса циников о том, что «всё у них там заранее затасовано, всё решено в закулисных переговорах»? Председателем комиссии в том году был Владимир Маканин. В конце вечера, когда премии уже были объявлены и меня нельзя было заподозрить в попытке подмазаться к председателю, я поймал его где-то на лестничной площадке и выразил свои запоздалые, но горячие читательские восторги в адрес филигранной прозы его ранних повестей.