Правосудие королей - Ричард Суон

– Я о таком не слышала, – сказала я. – Подобная практика кажется несколько устаревшей, разве нет?

– Она постепенно уходит в прошлое, как и многое другое, – сказал Хангмар. Говоря это, он мельком посмотрел на Вонвальта. – В основном дружины содержат в уделах, живущих земледелием. Полагаю, после этих печальных событий их окончательно объявят вне закона.

– Именно так, – сказал Янсен. – Но важнее другое: известно ли хоть что-нибудь о нашем священнике? Я позвал сюда сэра Конрада специально для того, чтобы вы могли рассказать ему, что узнали.

Хангмар хмыкнул и сделал несколько больших глотков вина.

– Мои разведчики докладывают, что уцелевшие войска Вестенхольца направились в сторону Кругокаменска. Среди них был и Клавер, и тот, второй… – Он щелкнул пальцами. – Как там его звали?

– Фишер, – сказал Вонвальт. – Обенпатре Ральф Фишер.

– Точно, – сказал Хангмар.

– И что же именно вы собираетесь предпринять, чтобы с ними разобраться? – спросил Вонвальт. Его лицо выражало крайнее недовольство. – Я готов поручиться, что они не останутся в Кругокаменске надолго.

Янсен и Хангмар переглянулись. Как и у сенатора, положение барона было ниже положения Вонвальта, и по правилам этикета тот должен был сносить его грубости.

– Мы отправили послания графу Майеру Ольденбургскому и его высочеству князю Гордану, – сказал Хангмар. Гордан Кжосич был третьим сыном Императора и князем Гулича. Я знала, что Императору тоже отправили послание, но учитывая, что Гулич граничил с Хаунерсхаймом, князь почти наверняка получил бы известия первым. – Я уверен, что его высочество ударит по северу всеми силами. Вы видели, что могут сделать несколько сотен бойцов из гарнизона путевого форта. Еще немного, и вы увидите, на что способен полноценный имперский Легион. Кругокаменск и Моргард истекут кровью.

Хангмар, похоже, был доволен собственным ответом, но Вонвальт ничего не сказал, и молчание затянулось, пока не стало невыносимым.

– Сэр Конрад? – нарушил его Янсен.

– Я думаю, – ответил Вонвальт.

Снова повисла тишина. Наконец лорд Саутер откашлялся.

– Что вы будете делать теперь, сэр Конрад? – спросил он. – Полагаю, вам больше незачем задерживаться в Долине.

– Как только я закончу разбираться с Вестенхольцем, я отправлюсь в столицу, – сказал Вонвальт. – Очевидно, положение дел в моем Ордене приближается к критической точке и требует моего личного внимания.

– Именно так, – сказал Янсен. – Я дам вам имена нескольких сенаторов, к которым вы сможете обратиться за помощью. Ситуация плачевная, но союзники у вас еще есть. Как и время. Действия Вестенхольца здесь катастрофическим образом отразятся на млианарах, я уже не говорю о Клавере и неманцах. Осмелюсь сказать, что обстоятельства благоволят вам.

– Верно, – согласился Хангмар. – Когда Сова услышит, что млианары разграбили один из крупнейших и важнейших городов Хаунерсхайма, это пагубно скажется на их положении. Столица будет возмущена.

Но на Вонвальта их оптимизм не подействовал.

– Очень скоро политиканство сенаторов перестанет что-либо значить. Императору стоит отправить Легионы на юг и уничтожить храмовников прежде, чем Клавер успеет с ними воссоединиться. И по ходу дела нужно выкурить Клавера из Кругокаменска, а также уничтожить Наумова и весь его дом.

– О Кругокаменске позаботятся, – сказал Хангмар. – Император ведь не глупец, Правосудие. Он не подпустит саварцев к Сове ближе, чем на сотню миль.

Вонвальт поднял глаза на барона, словно только заметил, что тот сидит за столом. Он долго молча смотрел на него; однако на этот раз в намеренном молчании Вонвальта ощущалась свинцовая тяжесть, и никто не осмеливался обратиться к нему.

А затем Вонвальт медленно улыбнулся.

Хангмар, обезоруженный, неуверенно улыбнулся в ответ. Янсен – единственный, кто мог сравниться с Вонвальтом в гибкости ума, – тоже был вынужден растянуть губы в улыбке, словно готовясь услышать концовку анекдота, который он не до конца понимал. Саутер, как всегда потный и взволнованный, даже издал сдавленный смешок.

Вонвальт продолжал улыбаться, но лишь я одна видела, что это на самом деле за улыбка. Она была холодной и беспомощной, как у человека, который проиграл в игре с высокими ставками, хотя мог одержать победу, если бы был повнимательнее. Вонвальт впервые увидел, как выглядит со стороны его прежняя наивность. Он словно посмотрелся в зеркало. В Хангмаре и Янсене он увидел то же, что видела в нем Августа, – непоколебимую и совершенно ошибочную уверенность в нерушимости государства. Несмотря на все доказательства обратного, они все еще охотно верили в то, что раз Империя была столь обширна, обладала армиями, сложным бюрократическим аппаратом, религией и другими могущественными институтами, то она просто… все выдержит. Что она представляла собой нечто большее, нежели сумму своих частей, а не являлась одним огромным всеобщим заблуждением, на поддержание которого требовалось все время тратить уйму золота и крови. Мы только что видели, как двое непокорных лордов и один безумный священник за день чуть не уничтожили один из ее городов. Было нетрудно представить себе, что, будь у Клавера еще несколько недель и пять или десять тысяч солдат, он смог бы совершенно изменить тот мир, который мы знали.

Когда Вонвальт понял это, он совершенно преобразился. Он не избавился от злобы и не восстановил свой личный моральный кодекс – о том, что его принципы изменились, мне еще предстояло узнать всего через несколько недель. Однако он внезапно преисполнился целеустремленностью, которая хотя бы на время достойно имитировала и первое, и второе.

Он встал, и мы встали вслед за ним, хотя и замешкались от того, что были сбиты с толку.

– Вестенхольц умрет на рассвете. Я решил перенести его казнь на более ранний срок. – Вонвальт повернулся к Саутеру. – Пожалуйста, возведите ночью на рыночной площади виселицу.

– Э-э-э… конечно, милорд, – пролепетал Саутер, но Вонвальт уже стремительно шагал прочь из зала.

– Идем, Хелена, – бросил он мне через плечо. – Ты должна приготовиться к нашему отъезду.

– Расскажите мне, как он это сделал.

Наступил рассвет, и тяжелый ливень начал хлестать Долину. Вонвальт и я стояли у камеры маркграфа. На этот раз с нами пришел сэр Радомир. С наших плащей капала вода, и она же стекала по каменным стенам, на которых за ночь появились пятна плесени. Поскольку по законам общего права человек считался невиновным в совершении преступления до тех пор, пока его не объявляли таковым суд или Правосудие, сованские постановления предписывали строить городские тюрьмы основательно, так, чтобы заключенным жилось в них в какой-то степени комфортно. Все-таки не все, кто попадал в тюрьмы, выходили из них признанными преступниками. Однако из всех императорских указов, касавшихся судебного процесса, этому следовали меньше всего, что неудивительно. Однажды Вонвальт сказал мне, что эффективность судебной бюрократии любого государства полностью соответствует милосердию его граждан, а сованцы были мстительным народом. Одна из величайших ироний жизни заключалась в том, что чем лучше относились к преступникам, тем меньше совершалось преступлений, но попробуйте объяснить это родителям убитого ребенка или торговцу, которого только что жестоко ограбили на большой дороге.