История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Оттого главное отношение мусульманских соседей к запорожским казакам выражалось набегами на казацкие земли и через них на Украину, Литву, Польшу и Россию. Желая обезопасить свои набеги, татары построили несколько городов у берегов нижнего течения Днепра; так, около 1450 года они возвели крепости Кизыкермень и Джанкермень, первую – где в настоящее время город Берислав Херсонского уезда, вторую – где теперь местечко Каховка; в 1491 году построили крепость Тягинь, где село Тягинка; в половине XVI столетия возвели крепости Бургун, где село Бургунка, и Ислам-Кермень («Усламовы Городки»), как кажется, на месте теперешней слободы Любимовки Таврической губернии, а в 1525 году отняли у поляков город Очаков.

О боевых средствах крымских и ногайских татар источники того времени представляют нам следующие данные. Регулярных, или постоянных, войск татары никогда не имели и для своих походов в неприятельские страны призывали охотников. Недостатка в таких охотниках между татарами никогда не было, что зависело главным образом от трех причин: бедности татар, отвращения их к тяжелому физическому труду и фанатической ненависти к христианам, на которых они смотрели как на собак, достойных всяческого презрения и беспощадного истребления. Допуская, вместе все с тем же историком Сечи Скальковским[841], общее число всех татар в XVIII веке, в Крыму и ногайских степях, в 560 000 человек обоего пола или в 280 000 одного мужского пола, Всеволод Коховский полагает, что крымский хан для больших походов в христианские земли поднимал почти 1/3 всего мужского населения своей страны[842]. Зимой татары всегда шли в больших силах, летом всегда в меньших; эта разница зависела главным образом от того, что летом татары не всегда могли скрыть следы движения своей конницы по высокой степной траве, не всегда успевали обмануть бдительность сторожевых казаков, и, наконец, летом татары менее были свободны, чем зимой. Татары шли в поход всегда налегке: они не везли с собой ни обозов, ни тяжелой артиллерии[843]. Повозок, запряженных лошадьми, татары не терпели даже у себя дома, обходясь, в случае надобностей, волами или верблюдами, совсем непригодными для быстрых набегов на христианские земли; а для лошадей, в сто или двести тысяч голов, татары не могли найти достаточного продовольствия и потому, как полагают, продовольствовали их степной травой даже и в зимнее время, приучая их добывать себе корм, разбивая снег копытами[844]. Огнестрельного оружия татары не употребляли, предпочитая неверным выстрелам из ружей меткие выстрелы из луков. Стрелами же они так отлично владели, что, по словам очевидца, могли попадать на всем скаку в неприятеля в шестидесяти и даже в ста шагах[845]. Зато лошадей они брали в поход более, чем другие какие-либо степные наездники: всякий татарин вел с собой в поход от 3 до 5 коней, а все вместе – от 100 000 до 300 000 голов, что объясняется, с одной стороны, тем, что некоторые из лошадей шли татарам в пищу, а с другой стороны, и тем, что они ускоряли их бег, давая возможность всадникам заменять усталых лошадей свежими.

Для того чтобы сделать большой набег, татары приготовлялись к тому известным образом и выбирали на то определенное время. Ввиду больших набегов они запасались оружием, продовольствием, возможно большим количеством верховых лошадей и возможно легко одевались: рубаха из бумажной ткани, шаровары из нанки, сапоги сафьяновые, шапки кожаные, иногда тулупы овчинные – составляли главное их одеяние; вооружались только ручным и притом холодным оружием, то есть брали с собой сабли, луки, колчаны с 18 или 20 стрелами, нагайки, служившие им вместо шпор, и деревянные жерди для временных шатров; кроме того, к поясу привешивали нож, кресало для добывания огня, шило с веревочками, нитками и ремешками на случай надобности; затем запасались несколькими кожаными, сыромятными веревками, 5–6 сажен длины, для связывания невольников, и одним на каждого человека нюрнбергским квадрантом, то есть специальным астрономическим инструментом, заменявшим собой компас, для определения точек горизонта в беспредметной степи; кроме того, каждый десяток татар брал себе котел для варения мяса и небольшой барабанчик на луку седла, а отдельно всякий татарин брал свирель, чтобы созывать товарищей на случай надобности; привешивал деревянную или кожаную бадью, чтобы самому пить воду или, в крайнем случае, поить лошадь водой. Знатные и богатые ко всему этому запасались кольчугами, весьма ценными, по своей редкости, у татар. Для собственного продовольствия каждый татарин вез на своем коне, в кожаном мешке, несколько ячменной или просяной муки, которую называл толокном и из которой, с прибавкой к ней соли, делал напиток пексинет; кроме того, вез небольшой запас поджаренного на масле и подсушенного на огне, в виде сухарей, теста; но всего больше надеялся на конину, которую получал во время самого пути, убивая изнуренного и негодного к бегу коня. Из конины он делал разные кушанья: смесь крови с мукой, сваренной в котле, тонкие круги мяса, пропотевшие и подогретые под седлом на спине коня в течение двух-трех часов, и большие куски мяса, варимые с небольшим количеством соли и съедаемые вместе с накипевшей от воды пеной в котле[846].

Вообще татары старались не обременять своих лошадей, потому больше заботились о своих конях, нежели о себе. «Коня потеряешь – потеряешь голову», – говорили они в этом случае, хотя в то же время мало кормили своих лошадей в пути, ввиду того что будто бы они без пищи лучше переносили усталость. С той же целью татары надевали на своих коней самые легкие седла, служившие всадникам для различного употребления в пути: нижняя часть, по-татарски тургчио, из сбитой шерсти (войлока), служила у них ковром; основа седла, по-нашему ленчик, – изголовьем; бурка, по-татарски капуджи или табунчи, – шатром, при натягивании ее на воткнутые в землю жерди.

Татары сидели на своих конях согнувшись, «подобно обезьянам на гончей собаке», потому что слишком высоко подтягивали к седлу стремена, чтобы тверже, по их словам, опираться и оттого крепче сидеть в седле. Сидя верхом, татары мизинцем левой руки держали уздечку, остальными пальцами той же руки держали лук, а правой рукой быстро пускали стрелы взад и вперед. Встретив на своем пути реку, татары переплывали ее на сделанном из камыша плоту, который привязывали к хвосту лошади и поверх которого клали все свое движимое имущество; раздевшись донага, хватаясь одной рукой за гриву коня и понуждая его к скорейшей переправе через реку, татары другой рукой разбивали волны реки и быстро переправлялись от одного берега к другому. Иногда вместо импровизированных плотов они употребляли лодки, поперек которых клали толстые жерди, к жердям привязывали лошадей – по одинаковому числу, для равновесия, с каждой стороны; внутрь лодки складывали свой багаж и таким способом переправлялись через речки. Переправы эти татары совершали всем строем, занимая иногда вдоль реки протяжение версты на две[847]. Лошади татар, называемые у них бакеманами, никогда не ковались, кроме лошадей знатных вельмож и некоторых мурз, но и то подвязывавших своим коням при помощи толстых ремней, вместо подков, коровьи рога; большей частью они были малорослы, поджары и неуклюжи, за исключением красивых и сильных коней знатных вельмож и благородных мурз; зато эти самые лошади всегда отличались замечательной выносливостью и непостижимой быстротой: они в состоянии были проскакать в один день без отдыха и без устали 20, 25, 30 миль, то есть 80, 100, 120 верст по нашему счету[848]. Читаем у Манштейна в его «Исторических записках о России»: «В походе всякий татарин имел при себе три коня, а иногда и более: на одном сидел, а два других вел с собой в поводу для перемены в случае усталости какого-либо из них; если какой-нибудь конь утомлялся, не мог нести всадника и даже следовать за ним, то такого совсем бросали в степи до обратного возвращения и обыкновенно находили его в хорошем состоянии»[849]. Сами всадники отличались легкостью, замечательным проворством и ловкостью во время своих движений по степям; так, несясь во весь опор на коне во время преследования врагом и чувствуя изнеможение одного коня, татары на всем скаку перебрасывались с одного на другого и мчались безостановочно в дальнейший путь; кони же, освободившиеся от всадников, тотчас брали правую сторону и неслись рядом с хозяевами, чтобы, в случае усталости второй лошади, вновь принять их на свою спину.