Война роз. Буревестник - Конн Иггульден

Уорвик с благодарностью принял приглашение, радуясь, что молодая королева сохранила здравый ум и достоинство после этой страшной ночи. Обычно он испытывал неловкость в присутствии женщин и предпочитал общество мужчин, равных ему по положению. Но сейчас он был слишком утомлен, чтобы испытывать смущение. С приглушенным стоном молодой граф опустился в кресло и начал рассказ о последних событиях, в то время как слуги резали окорок и наливали эль. Маргарита внимательно слушала его, задавая вопросы лишь тогда, когда он замолкал или когда ей было что-то непонятно. Солнце все выше поднималось над стенами крепости, и он едва ли замечал, как теплеют устремленные на него глаза королевы.

Повстанцы, пережившие ночь, собрались в Саутуарке, к югу от Лондона. Те, кто остался невредимым, блаженствовали в теплых лучах послеполуденного солнца, расслабив уставшие мышцы и постепенно отходя от последствий неумеренных возлияний и ужасов насилия. Раненые же испытывали настоящие мучения. В армии Кейда не было палаток, где они могли бы укрыться от жары, и пот струями стекал по их лицам. Не хватало также лекарей, которые могли бы о них позаботиться, а большинство из тех, что имелись, могли предложить очень немногое – кроме воды и бинтов – и оказывались бессильными, сталкиваясь с более или менее серьезными случаями. Несколько пожилых женщин разносили горшки с мазью и гвоздичным маслом, а также пучки миртовых листьев, из которых приготавливалась паста, обладавшая болеутоляющим свойством. Запасы этих снадобий очень быстро закончились, и раненым оставалось лишь ждать, когда на смену дневному зною придет вечерняя прохлада.

Джек чувствовал себя счастливейшим из смертных. Поднявшись в комнату на втором этаже здания постоялого двора, он снял рубашку и осмотрел свое тело. Кожа была покрыта синяками и неглубокими порезами, которые уже затягивались. Правая рука действовала, хотя ее движения и вынуждали его морщиться от боли.

Он не хотел, чтобы его видели неодетым, и, услышав шаги на лестнице, снова натянул на себя несвежую рубашку, пригладил смоченной в воде ладонью волосы и повернулся лицом к двери. В тесной комнате было душно, и Джек ощутил, как его тело – в который уже раз за последнее время! – покрылось потом. Он с тоской подумал о стоявшей во дворе большой лохани, но воду из нее брали для нужд раненых, и она, скорее всего, была пуста. По его приказу уже несколько раз приносили воду в бурдюках из Темзы, но в июльскую жару на такую массу людей ее все равно катастрофически не хватало.

Когда дверь распахнулась, Джек бросил виноватый взгляд на стоявший на шкафу, уже наполовину опустошенный кувшин эля. Положение предводителя обеспечивало определенные льготы, и он не желал ни с кем делиться ими.

На пороге стоял Вудчерч. Его лицо было бледно, а под глазами виднелись темные круги от недосыпания. Половина людей, вернувшихся из Лондона, едва достигнув лагеря и найдя более или менее подходящее место, повалились на землю и уснули. Вудчерч и его сын оставались на ногах, занимаясь организацией медицинской помощи, питания и снабжения водой. После насыщенной бурными событиями ночи люди умирали от голода, и, по крайней мере, эта их потребность вполне могла быть удовлетворена. На королевские деньги Вудчерч приобрел у местного фермера дюжину молодых бычков. Среди выходцев из Кента и Эссекса было немало мясников, которые с готовностью взялись за привычную работу, разделывая туши и разводя костры. Джек чувствовал исходивший от лучника запах горелой древесины. Он улыбнулся. Деньги в карманах и перспектива сытного обеда – что еще нужно для счастья! Бог свидетель, он знал и худшие дни.

– В чем дело, Том? – спросил он. – Я мочусь кровью и не в состоянии вести разговоры до тех пор, пока не поем.

– Тебе будет интересно, Джек, – сказал Томас охрипшим от крика голосом, протягивая ему пергамент с кроваво-красной печатью.

Сощурившись, Джек смотрел на свиток, соображая, известно ли Вудчерчу о том, что он не умеет читать.

– Что это? – с недоумением спросил он.

Письменное слово всегда было его врагом. Каждый раз, когда его приговаривали к порке или штрафу, какой-нибудь белолицый писец выводил по этому поводу какие-то каракули с помощью гусиного пера и чернил. Томас был явно чем-то очень взволнован, а Джек хорошо знал, что лучник не из тех, кто будет волноваться по пустякам.

– Они предлагают нам амнистию, Джек! Амнистию, черт возьми! Все преступления будут забыты при условии, что мы разойдемся по домам.

Томас увидел, что Джек нахмурился, и поспешил продолжить, прежде чем этот упрямец успел что-либо возразить:

– Это победа, Джек! Мы пустили им кровь, и они больше не хотят иметь с нами дело! Мы добились своего!

– Там говорится, что они разгонят судей? – спросил Джек спокойным тоном. – Там говорится, что они отменят законы о браконьерстве и снизят налоги, которыми облагаются рабочие люди? Ты можешь прочитать, что там написано, Том?

Томас смущенно покачал головой:

– То, что написано на этом пергаменте, мне прочитал посыльный. И пожалуйста, Джек, не надо. Это амнистия – за все преступления, совершенные по сей день. Мы можем идти домой с деньгами, и никто не будет преследовать нас. Тебя будут чтить как героя, который взял Лондон и одержал победу над королевской армией. Разве ты не этого хотел? Смотри, здесь стоит подпись королевы. Чернила еще не успели высохнуть. Они написали это сегодня утром.

Кейд потер рукой шею. Ему страшно хотелось кричать и вопить, поскольку в глубине души он разделял радость Вудчерча. Но, немного поразмыслив, усилием воли он подавил это желание.

– Этой ночью мы нагнали на них страха, – сказал он после небольшой паузы. – И это главное.

– Именно так, Джек, – тут же отозвался Томас. – Мы показали им, что бывает, если дурно обращаться с такими людьми, как мы. Мы вселили в них страх Божий и страх Джека Кейда, и это уже результат.

Джек подошел к двери и принялся звать Эклстона и Пэдди. Те крепко спали, лежа на земляном полу первого этажа здания постоялого двора. Прошло некоторое время, прежде чем они, моргая мутными спросонья глазами и зевая, поднялись по лестнице. Пэдди бережно нес кувшин с выпивкой, нежно обнимая его, словно младенца.

– Расскажи-ка им, Том, – сказал Джек, усаживаясь на низкую кровать. – Расскажи ребятам то, что рассказал мне.

Он внимательно наблюдал за друзьями, слушавшими рассказ Томаса. Выражение лица Эклстона не изменилось, даже когда он ощутил на себе пристальный взгляд Джека и посмотрел на него. Пэдди в изумлении качал головой.

– Вот уж никогда не думал, что со мной произойдет что-нибудь подобное, – восхищенно произнес Пэдди. – Бейлифы, шерифы и эти ублюдки землевладельцы, все они дрожат от страха перед нами. Они сидели у меня на шее с детства.

– С тех пор ничего не изменилось. Они все такие же, – сказал Джек.

Ему все еще хотелось кричать, но он прилагал все усилия, чтобы не выдавать своих чувств.

– Мы убили множество солдат и вздернули нескольких королевских офицеров. Мы даже отрезали голову шерифу Кента. Но они найдут новых людей. Если мы примем амнистию, они продолжат обращаться с нами точно так же, как и прежде, и нам ничего не удастся изменить.