Есенин. Путь и беспутье - Алла Марченко

До встречи с Есениным Софья Андреевна многое «пригубила». Ее первого мужа, Сергея Сухотина, принимавшего участие в убийстве Распутина, разбил паралич, вскоре он эмигрировал. Ребенок, рожденный в этом браке, умер в раннем детстве. Еще более драматичным оказалось второе замужество. Но это был последний удар «терпкого рока». Всю оставшуюся жизнь (с 1926 по 1957 год) Толстая-Есенина прожила благополучно. Рев русских ветров ее не коснулся. Все так, по крайней мере, ежели смотреть со стороны и вчуже, да еще и не забывая: вдова великого поэта, как и жена Цезаря, вне подозрений. Но если ввести в биографическую схему подробности, то и портрет графини-внучки, и картина в целом меняются.

До недавнего времени документально заверенных подробностей у биографов Есенина не было. После публикации дневников Корнея Ивановича Чуковского они появились. К. И. Чуковский познакомился с Софьей Андреевной в Коктебеле, в 1923-м. Общение, судя по тексту дневника, было довольно тесным и для Корнея Ивановича, блистательного психологического портретиста, – чрезвычайно интересным. Поскольку интересующий нас фрагмент отсутствует в широко известном двухтомнике, цитирую по полному, в пятнадцати томах, собранию сочинений [53] :

«…Я думал о Соньке. Она воспитанница Черткова, ее мать – родная сестра Чертковой; она вегетарианка, толстовка, а сладострастна, честолюбива, вздорна, ветрена… В детстве она читала только “Маяк”, а теперь она может только с вожделением смотреть на мужчин, истинно страдать, если какой-нибудь мужчина увлечен не ею, ненавидеть ту, кем он увлечен (все равно кто, все равно кем), жаждет нравиться кому бы то ни было, какой угодно ценой. А с виду монахиня, очень застенчивая. Зубы у нее редкие – знак ревности, нос курносый, толстовский, тело все в волосах, отчего ее прозвали “Сонька – меховая нога”. История ее страшная: когда ей было 17 лет, она сошлась с 47-летним Оболенским, мужем ее тетки, и жила с ним года четыре, к великому скандалу всей семьи Толстых. Вдруг обнаружилось, что один из ее родственников Сухотин в чрезвычайке, что ему угрожает расстрел. Она стала хлопотать о нем, спасла его, его стали отпускать к ней, он влюбился в нее (он был мужем Ирины Этери и имел от нее дочку); Сонька кинула Оболенского, которому теперь за пятьдесят, и сошлась с Сухотиным. Его освободили – она вышла за него замуж, и обнаружилось, что у него сифилис, на почве которого с ним случился удар. Тогда она пустилась в разврат – сошлась с каким-то, как она говорит, жидом, и т. д. А ей всего 23 года – и все вокруг благоговеют пред ее чистотой. Она та самая девочка, которой Толстой рассказывал об огурце. Она очень много читает, кажется, не глупа…»

По части мужского опыта Есенин Корнею Ивановичу конечно же не уступал. Но это был совсем другой опыт. Почти два года длилась его связь с Дункан, а ничего незаметного наметанному глазу не обнаружил. Даже о том, что финансовые возможности Изадоры отнюдь не блистательны, догадался лишь по приезде в Америку.

«Сонька – меховая нога» была штучкой совсем иного сорта. Чтобы раскусить столь крепенький орешек, надо было обладать не есенинским здравым смыслом, а феноменальной (не человек, а томограф) сверхзрячестью Чуковского. В одном ошибся проницательный Корней Иванович: Софья Андреевна была, может быть, и не совсем глупа, но недостаток ума усугублялся поразительной черствостью, я бы даже сказала, душевной бездарностью. Это подтверждает ее письмо к поэтессе Е. К. Николаевой, опубликованное и откомментированное С. В. Шумихиным [54] . Писалось оно в Коктебеле, в августе 1926-го, через полгода после смерти Есенина, которую, как утверждала ее мать, пережила трагически. В Коктебеле же Софья Андреевна получает сообщение, что за границей от тяжелой и продолжительной болезни (запущенного и не долеченного сифилиса) скончался ее первый муж. Вдобавок ко всем этим “ударам судьбы” девочка, рожденная в этом браке, как и можно было ожидать, неполноценна до такой степени, что ее скрывают, прячут, причем настолько умело, что Есенин, похоже, не догадывался о ее существовании. Кабы знал, не сошелся бы с женщиной, зачавшей дитя от сифилитика. Сифилиса он, как и Маяковский, боялся больше всего на свете. Вот несколько фрагментов из этого письма:

«Сегодня у меня кончился крупный флирт. Одна стерва, лесбиянка чистой воды, влюбилась и извела меня, сучья дочь!.. Атмосфера малоценная, чуждая и малоинтересная. “Знаменитости” – второй сорт. Серг. Мих. Соловьев, Дурылин, Шервинский… Общее эстетско-интеллигентско-символистское и бездарь на бездари. Хочется бомбочку бросить, да не знаю какую… Мамашка моя с Наташкой в Судаке. Я туда ездила на катере, оттуда пришла пешком. Недавно получила известье, что умер отец Наташки. От нескольких ударов… Он прочел в газетах о моем “браке”, страшно рассердился, что “лгут”, и не поверил. Хорошо, что до конца не знал правды…» И еще, там же (30.7): «Вот пошла серьезная часть письма. С судом огромные неприятности… Шапиро (адвокат С. А. Т. – А. М. ) почему-то молчит. Райх подала заявление, что Есенин был “двоеженец”, так как у него не был… “оформлен” развод с Дункан; поэтому мне предлагается “отход”. Не знаю, что будет. Тяжело очень, очень».

Еще бы не тяжело! Ведь у Софьи Андреевны «нет денег» и одна надежда на есенинское наследство. Надежда в лице Шапиро не подвела, не подвели и сочувствующие. Вот что писал один из них той же Е. К. Николаевой в июле 1926-го: «Соня – бедняжка. Ее дело получило оборот безнадежный и скандальный: Мейерхольдиха и все мужички (т. е. мать и сестры С. А. – А. М. ), “всем миром” прибывшие из деревни в суд, оспаривают действительность брака Есенина с Соней: он зарегистрировался с Соней, не расторгнув брака с Дунканшей!!!.. Ненавижу гениев и их великолепное презрение к земным мелочам и прозе! Кроме того, эта ватага требует, чтобы с Сони сняли фамилию “Есенина”. Этим мужичкам и еврейке Мейерхольдихе невместно именоваться одинаково с внучкой Льва Толстого!!! Ох, зубы сломаю, так скриплю зубами».

Решив связать себя с внучкой Толстого законным браком, поэт поначалу, в первые недели знакомства, видимо, мало чем отличался от людей ее свиты, «благоговеющих» перед «чистотой» и «застенчивостью».

Одна из приятельниц Есенина в подробностях, смакуя, описывает эпизод 10 марта 1925 года, когда Сергей Александрович, напившись, задрал на Толстой юбку и продемонстрировал Галиным гостям ее волосатые ноги. Но, думается, и эта, действительно безобразная сцена вряд ли бы произошла, если бы кто-нибудь из присутствующих, приметив, что Сергунька оказывает особое внимание Толстой, не нашептал ему на ушко про кликуху С. А. Сила действия равна силе противодействия… К тому же, судя по всему, Fur Foot и впрямь слегка увлеклась. Конечно, с точки зрения родственников и прежде всего обожавшей ее матери, Есенин был персонажем скандальным. Однако скандалы Софье Андреевне нравились. Они будоражили воображение, придавая остроту сексуальным фантазиям. Кабы не эта особенность психики, не связалась бы с пожилым Оболенским, а потом и с Сухотиным. В первом возбуждал ужас родных, во втором – экстравагантная биография. Как-никак, а Сухотин был не только узником чрезвычайки. Он, как известно, участвовал в операции по устранению Распутина. В политическую суть произошедшего Софья Андреевна вряд ли вникала; для нее, как и для прочих особ высшего общества, темный сибирский мужик, обвороживший «царицу необозримой Руси», был прежде всего «сексуальным феноменом».